Буря Жнеца
Шрифт:
– Ах, – улыбнулся Таксилианин, – в тебе проснулась ведьма. Скажи, что ты ощутила в этом месте падения?
– Слишком много духов, не сочтешь, – пробормотала она. – И все… крысиные.
– Говорят, был такой Д’айверс… Ужасная демоническая тварь, блуждавшая по торговым трактам Семи Городов…
– Гриллен.
– Да, именно это имя! Так здесь еще один… Гриллен?
Она покачала головой: – Нет, это древней. Намного.
– И что оно источает? Силу?
– Не уверена… – Ведьма огляделась и заметила высокого, скрывшего лицо мужчину, следившего за ними со стены
Таксилианин вздохнул. – Ты так часто используешь это слово. Увы. Ты слишком смиренна, Семар Дев. Бежишь от природного любопытства. Мне кажется, ты не всегда была такой.
Женщина поглядела искоса. – О, я по-прежнему любопытна. Но вот вера в собственные способности потерпела поражение.
– Разве не всех нас кружит и несет водоворот судеб?
– Как скажешь. – Она вздохнула. – Ну хорошо, я увидела достаточно. К тому же скоро комендантский запрет. Думаю, стража убивает нарушителей на месте.
– Ты увидела – но ничего не рассказала!
– Прости, Таксилианин. Всё это требует… долгого обдумывания. Если я вскоре приду к определенному выводу, будь уверен – тебе я сообщу.
– Разве я заслужил такое пренебрежительное отношение?
– Нет, не заслужил. Увы.
Багг наконец обогнул угол, вырвавшись из полумрака аллеи. Помедлил на освещенной солнцем улице, посмотрел на Теола – тот стоял, прислонившись к стене и завернувшись в одеяло, словно в мантию. – Хозяин, – произнес он, – почему вы колеблетесь?
– Я? Ну, это только внешне кажется колебаниями. Знаешь, ты мог бы позволить мне помочь в переноске.
Багг опустил тяжелый мешок. – Но вы не предлагали помощь.
– Ну, это было бы странно. Ты сам должен был настаивать.
– А вы уверены, что имеете такое право, хозяин?
– Ни в малейшей степени. Однако некая доля милосердия в тебе могла бы позволить нам пропустить сей неловкий момент.
Из мешка донеслось негромкое кудахтанье. Теол опустил взор, моргнул: – Багг, ты сказал – списанные курицы. Так?
– Да. В обмен на скромную помощь в починке корыта.
– Но… они же не мертвые.
– Нет, хозяин.
– Но… это значит, кому – то из нас придется их убить. Свернуть шеи. Смотреть, как свет жизни тускнеет в глазках – бусинках. Багг, ты жестокий человек.
– Я?
– Списанные. Они больше не могут нестись. Разве таких куриц не ожидает какой-то лужок? Удобная площадка для клевания?
– Разве что на небесах, хозяин. Но я понимаю вашу точку зрения. Насчет убийства.
– Кровь на твоих руках, Багг. Рад, что не на моих.
– Это смехотворно. Мы что-нибудь придумаем, когда вернемся домой.
– Можно построить курятник на крыше. Некоторые безумцы делают такие для голубей. Таким образом птицы могут летать туда и сюда, созерцать красоты нашего города.
– Куры не летают, хозяин.
– Но ведь они забьют крыльями, когда ты будешь сворачивать им шеи?!
– И при этом посмотрят на город?
– Да.
Явно удовлетворенный решением, Теол поправил сползшее одеяло и двинулся по улице. Багг со вздохом поднял мешок с дюжиной куриц и последовал более медленным шагом.
– Ну, – сказал он, догнав вставшего у развалин Теола, – хотя бы иноземная ведьма ушла.
– Это была иноземная ведьма? Довольно красивая, хотя вялая и приземленная. Ладно, ладно, прелестная… хотя уверяю, в лицо я такого ей никогда не сказал бы, зная, как легко женщины обижаются.
– На комплимент?
– Точно. Если это неправильный комплимент. Ты был… неактивным… слишком долго, дорогой Багг.
– Возможно. К тому же я неловок, когда дело доходит до комплиментов. Они имеют обыкновение прилипать.
Теол оглянулся, подняв брови: – Звучит так, будто ты был женат разок – другой.
– Разок, другой, – поморщился Багг. Он глянул на руины Чешуйчатого Дома – и замер: – Ах. Я вижу то, что и она, нет сомнений, заметила.
– Если ты видишь то, что заставляло волоски на моем затылке вставать дыбом всякий раз, когда я сюда приходил – был бы рад услышать разъяснения.
– Для того, кто входит по необходимости, – сказал Багг, – необходима дверь. Если она не существует, ее нужно сделать.
– Разве упавшее здание может быть дверью, Багг?
– Начинаю понимать, что нас ждет.
– В достаточной мере, чтобы разработать план действий?
– В данном случае, хозяин, лучше всего не делать ничего.
– Постой, Багг. Слишком часто я слышу от тебя именно этот вывод.
– Хозяин, лучше нам вернуться до комендантского запрета. Понесете мешок?
– Благословение Странника! Ты повредился в уме?
– Готов согласиться.
Мысли Сиррюна Канара редко спускались в глубину души – он не понимал, а просто чувствовал, что благословлен жизнью практически безмятежной. У него есть жена достаточно запуганная, чтобы ублажать все причуды мужа. Троих детей он растит в должной смеси уважения и страха; в старшем сыне он уже различает подобные собственным черты характера: страсть к господству, самоуверенность. Положение лейтенанта в Дворцовой ячейке Истых Патриотов, насколько он мог понять, не противоречит официальной роли сержанта Гвардии (ведь защита сильных мира сего требует стараний и явных, и тайных).
Управляющие им эмоции были столь же простыми и одномерными. Он боялся того, чего не мог понять, и презирал то, чего боялся. Признание страхов не делало его трусом – он провозгласил вечную войну всему, что его пугало – будь то покорная жена, умудрившаяся возвести стены вокруг сердцевины своей души, или заговорщики против Летерийской Империи. Он отлично понимал, что настоящие трусы – это его враги. Они превратили свои мысли в тучи, заслоняющие жестокие истины мира. Попытки «понимать» неизбежно приводят их к неподчинению властям. Прощая врагов империи, они одновременно осуждают пороки родины, не понимая, что именно они сами воплощают эти пороки.