Была бесконечной война…

Советная Наталья

– Мне нічога не трэба, а смяротны вузел – вось ён, гатовы… – достала с полки за печью аккуратно сложенное и завязанное в платочек чистое бельё. – Хустка ёсць і свечка царкоўная [23] .

– Хатулёк тоже берите! – разрешил Сепачёв и удивлённо уставился на сноху:

– Почему сидим? В неметчину захотела?

Но Наталья не двигалась, будто впала в ступор.

– Наташа! – крикнул почти на ухо.

Вздрогнула, обернулась:

– Василий Семёнович, там, как к озеру идти, бревно. Пока не утащили, взять бы на дрова! Зима долгая, чем топить будем? Я одна не приволоку.

23

Мне

ничего не надо, а смертный узелок – вот он, готов… Платочек есть и свечка церковная (бел.).

– Какое бревно? – схватил за плечи, с силой тряхнул. – Встать! – команда прозвучала жёстко. – Полчаса на сборы!

Обоз из езерищенских беженцев: Овсовы, Кондратенки, Плескуновы, Севостьяновы, Сепачёвы, направляясь якобы в Городок, как властями приказано, миновал немецкие посты и свернул в лес, в сторону Давыдёнок. Наталья, приближаясь к родным местам, где каждый бугорок и кустик знакомы, почувствовала спокойную уверенность, на душе посветлело. Лес лесом, но в деревне ещё и родная тётка, мамина сестра Дарья Тихоновна. «Не пропадём!» – тешилась надеждой, укутывая в одеяло Галинку. Лариса прилепилась сбоку и, согретая маминым теплом, задремала. Беженцы переговаривались шёпотом, телега слегка покачивалась, Наталью тоже непреодолимо потянуло в сон…

«И-и-го-го!» – фыркнула, заржала кобылица. Молодая, упитанная, шерсть лоснится. Нет ни хозяина, ни пастуха. Вольно пасётся в редком перелеске. «Стой!» – хватает за уздцы Василий Семёнович, но управиться не может. Наталья быстро соскальзывает с телеги, смело взлетает на мощную лошадиную спину и скачет, скачет к дымящемуся голубыми туманами озеру. И кобылица слушается, признаёт в ней хозяйку, чувствуя решительный характер, затаённую уверенную силу…

– Stehen! Wer sind Sie? Wo? [24] – на дороге внезапно появился немец, заросший щетиной с поблёскивающей сединой, и даже форма не придавала ему военного облика. Преградив путь, щёлкнул затвором фольксштурмгевера [25] .

24

Стоять! Кто вы? Куда? (нем.).

25

«Фольксштурмгеверы» выпускались в нацистской Германии накануне её поражения для вооружения ополченцев.

– Видать, фашистский ополченец, – вполголоса обронил Сепачёв и, останавливая коня, уже громко, но невозмутимо пояснил:

– Обоз. В Городок приказано.

Наталья очнулась от дрёмы, не раздумывая, прямо с Галинкой на руках соскочила с телеги:

– Пан офицер, дети у нас! Киндер! Цвай! Кляйн цвай киндер! – умоляюще заглядывала в усталые глаза пожилого фрица.

Уныло рассматривая женщину с ребёнком, он меланхолично размышлял о своём: «Если мы, немцы, летом удирали от русских и так удираем осенью, что же будет зимой? Надо спасать свою шкуру. Война проиграна…»

Он сунул руку в карман, снова нащупал письмо из Германии от сестры Эмили. Перечитанное десятки раз, оно не давало покоя его измученной душе.

«Мне удалось получить разрешение навестить в концлагере нашу Паулу. Если бы ты, Генрих, был со мной, то непременно расплакался бы.

Невозможно описать, в кого она превратилась, как выглядит. Лучше бы сестрёнка не уклонялась от этой проклятой мобилизации. Боюсь, что живой из лагеря она не выйдет, или потеряет здоровье, это точно…»

«Зачем я здесь? Зачем мне эти несчастные русские старики и дети?» – немец опустил винтовку, шагнул в сторону:

– Durchfahrtsbedienung! Jeder kann reiten! [26]

К Давыдёнкам обоз поредел, беженцы рассеялись по окольным деревушкам. Но и оставшихся поместить в маленькой хатке Дарья Тихоновна не смогла.

– В сараюшке, на сене… Не обессудьте! – виновато распахнула дверь, пропуская в дощатый сенник.

– И за то – слава Богу! – за всех поблагодарил Сепачёв. – Не под открытым небом. А в тесноте – не в обиде!

– Кипяточку принесу, в печи чугунок. Завтра похлёбку сделаю, – пообещала хозяйка. – Коней попрячьте в кустах. Немцы частенько наведываются – руки загребущие.

26

Проезжайте! Все могут ехать! (нем.).

Уходя, позвала Наталью:

– А ты с малыми да со старой – в хату на ночь, на полу постелю, – и уже на ухо шепнула: – Вовремя, девонька. Трофим твой обещал заглянуть, он же с моим сыном Лёнькой вместе в лесу, – горестно вздохнула, и поперечная морщинка, наметившаяся выше переносицы, вдруг резко прочертила открытый лоб.

…Гитлеровцы, оба молодые, высокие, в хорошо подогнанной форме, автоматы за спиной, по-хозяйски громко переговариваясь, свернули к хате. Дарья Тихоновна испуганно метнулась из сеней в комнату:

– Немцы! – и, бледнея, рванула к ним навстречу – задержать.

Решение к Наталье пришло мгновенно:

– На пол! Ложись к печке! – указала Трофиму, сгребая постель. – Заваливайте его тряпками! – приказала Рене и Гале, двоюродным сёстрам.

И первая кучей набросила на мужа одеяло.

– Залезайте наверх, детишки, прячьте папку! И молчок! Никому! Мама, садитесь рядом с малыми!

Немцы, небрежно оттолкнув Дарью Тимофеевну, вломились в хату.

Малыши, босые, без штанов, хохоча, прыгали с тряпичной горки на руки к бабушке и снова карабкались наверх, не обращая внимания на пришельцев.

– Тупые животные! – брезгливо скривился лысый полковник и перевёл взгляд на Наталью, которая, изогнувшись перед загнеткой, ловко поправляла чепелой дрова в печи.

При этом тонкая талия, как у нерожавшей, крутые бёдра и вся её изящная фигурка, подчёркнутая лёгким платьем, показалась ему такой обворожительной, что он похотливо цокнул языком:

– Ах, жаль, что не арийка! – и лукаво подмигнул унтер-офицеру, который тоже невольно залюбовался хорошенькой русской.

Выходя на улицу, расправляя широкие плечи, полюбопытствовал:

– Ну, Арне, как тебе «русский рай», который создали большевики?

– В Германии я всё представлял по-другому. По сравнению с нами, немцами, эти свиньи вызывают лишь смех или ужас, – растерянно выдавил гладко выбритый, смазливый фриц.

– Но они никогда не поймут этого. Таких нельзя жалеть! Поверь моему опыту, – высокомерно похлопал по плечу лысый. – Они примитивные люди с животной тупостью, свойственной народам, населяющим эту страну.

– Да, – согласился Арне. – Но всё же женщины у них бесспорно привлекательны! И какие глаза, какой взгляд!