Были два друга
Шрифт:
– Что вам угодно?
– спросила пижама, подозрительно рассматривая его.
– Странный вопрос! Я пришел к себе домой, - с достоинством ответил Василий Иванович.
– Позвольте, гражданин!
– толстяк злыми глазами впился в Василия Ивановича.
– Вы ошиблись квартирой.
– То есть, как ошибся?
– теперь у Василия Ивановича поползли вверх брови.
– Очень просто. Ордер на квартиру оформлен на меня. И прошу вас, гражданин, не беспокоить честных людей. Вы, наверное, выпили лишнее и ошиблись номером.
Перед носом Василия Ивановича захлопнулась дверь. Он протер глаза, посмотрел на номер квартиры. Странно! Пошел к управдому разобраться
Управдом с ехидной улыбочкой сказал, что гражданка Светозарова, на чье имя был оформлен ордер, еще вчера произвела обмен жилплощади, продала мебель и выехала в неизвестном направлении…
– Та-ак!
– в раздумье протянул Василий Иванович. Пожал плечами, вздохнул и тихо вышел на улицу. Без удивления и огорчения он принял поступок Валентины.
Так Василий Иванович Торопов очутился на улице с опустошенной душой, без надежд, без определенных планов на будущее, без средств к существованию, без пристанища. Шел он, не зная куда и зачем идет, смутно, словно через закопченные стекла очков, различая перед собой какие-то очертания предметов. Казалось ему, он один во всем мире, мучимый жаждой, устало бредет по черной выжженной пустыне…
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
Без определенных намерений Василий Иванович Торопов приехал в родной город и поселился на окраине. Днем он сидел в тесной комнате, а с наступлением сумерек выходил из дому и осторожно бродил по знакомым улицам. Иногда часами простаивал где-нибудь вблизи родительского дома, чтобы хоть издали увидеть Надю, детей, мать. Гордость и сознание собственной вины не позволяли ему вернуться в семью. «Зачем? К чему?
– каждый раз спрашивал он себя, когда его непреодолимо влекло с повинной переступить порог отчего дома.
– Что с того, что я приду к ним с навсегда искалеченной душой? Чтобы только причинить новое горе?»
Утром Василий Иванович возвращался в свое жилье, ложился на скрипучий диван и в сотый раз спрашивал себя: «А дальше что?» Как он ни напрягал свой мозг, не в силах был ответить на этот вопрос. Он потерял все: семью, родителей, товарищей, доброе имя…
Как же быть дальше? Где выход из этого страшного тупика? Заново начинать жизнь? Он слишком устал для этого от бесплодных поисков,- от сознания своей внутренней несостоятельности.
Ничто сейчас не интересовало его, на жизнь он смотрел пустыми глазами. Потеря Валентины была последним толчком, который окончательно вышиб его из колеи, надорвал силы, надломил душу.
За окнами его неуютной холостяцкой квартиры бурлила жизнь, со всеми своими радостями и печалями. В повседневном труде народ-созидатель творил чудеса. Молодежь героически осваивала целинные земли, у Падунского порога заковывала в железобетон непокорную красавицу Ангару. Советские ученые заставили атом служить мирным целям, работают атомные электростанции. Советские космонавты проложили первые трасы в космос… А он, Василий Торопов последние годы стоял в стороне от всех эти великих дел…
Мать в бессонные ночи убивается по своему непутевому сыну, в горьких раздумьях тоскует жена, хмурится старый отец, ожидают дети. Тусклая, обманчивая слава Торопова промелькнула, как падучая звездочка. Появилась невесть откуда, блеснула на миг и растворилась в темноте.
Василий Иванович садится к столу, берет карандаш, пишет на листке блокнота:
«Милая, родная Надя!
Прости. Я причинил тебе столько страдании! Я обманул тебя, твои надежды. Обманул семью, родителей, товарищей. Но, как видишь, я жестоко наказан жизнью. Когда
Он отложил блокнот и снова задумался. У него не хватало решимости дописать последние слова, потому что за ними должно было последовать действие, и каждый раз он откладывал его. Лгать перед самим собой сейчас не было никакой надобности.
Однажды, когда город окутали вечерние сумерки, Василий Иванович недалеко от родительского дома заметил Надю. Она возвращалась с детьми домой, видно, водила их на прогулку. Как они выросли за это время! Вовка, подпрыгивая и что-то выкрикивая, бежал впереди. Надя вела Наташу за руку. Сердце Василия забилось часто и порывисто. Вот она, его семья, которой он когда-то гордился, любил, оберегал, мучительно тосковал в разлуке, но от которой он бежал, как преступник, оставив ее на произвол судьбы. Может быть, Надя недоедала, терпела насмешки и унижения покинутой жены, проклинала его, а он угождал своей любовнице…
И после всего этого вернуться к ним с повинной? Нельзя простить ему!
Василий Иванович особенно остро сейчас почувствовал всю свою подлость, ничтожество, беспомощность. Бесконечно дорогими и любимыми были для него дети, жена, мать, отец. Если бы можно было зачеркнуть позорную полосу в жизни! Она всегда будет для него укором…
Василий Иванович заметил, что Надя оглянулась раз, другой, то ли ее тревожили его шаги, то ли предчувствие. Недалеко от дома он остановился, спрятался за дерево, наблюдая за Надей и детьми. На них падал свет фонаря, и теперь Василий Иванович мог лучше рассмотреть их. Вовка и Наташа подросли, окрепли за это время. Надя пополнела. Она была в темном строгом костюме. Дети вбежали во двор, а Надя, держась за скобку калитки, настороженно смотрела в его сторону. Может быть, он напугал ее. Вот она вошла в калитку, сквозь штакетный заборчик мелькнула несколько раз ее фигура. Скрипнула дверь коридорчика, до слуха Василия Ивановича донесся голос матери. Он болью отозвался в его сердце:
– А мы с дедом заждались…
– Бабушка, а мы видели слона и тигра. Слон вот такой ба-альшущий! Как наш дом.
– звенел голос Наташи.
– Заходите, а то свежо во дворе. За ужином расскажете про слонов и тигров. А ты чего, Наденька, озираешься? Никак напугалась.
– Там кто-то шел следом, возле двора вдруг исчез, - долетел голос Нади.
– Господь с тобой. Это тебе показалось. Мало ли народу по улице ходит.
Голоса утихли. Василий Иванович несколько минут смотрел на маленький, слегка покосившийся домик. Вспомнилось ему детство, потом годы, когда он после института приехал из Москвы с Надей. Сколько прекрасного, неповторимого было связано с этим ветхим домиком. Там, за его стенами, родные, любимые им люди, а он стоит один, отвергнутый всем миром. Ночь показалась ему огромной черной глыбой, навалившейся на плечи, на душу. Нет сил выносить эту чудовищную тяжесть. Из глаз хлынули слезы большого человеческого горя, слезы раскаяния…
Как- то поздним вечером Василий Иванович, нахлобучив на глаза шляпу, проходил мимо завода. Недалеко от здания заводоуправления навстречу ему шел пожилой мужчина, на которого Василий Иванович не обратил никакого внимания. Уже было разминулись.
– А, товарищ Торопов! Вот не ожидал встретить!
Перед ним стоял Павел Захарович Ломакин. Василий Иванович растерялся, будто его застали на месте преступления. Это был первый знакомый человек, который узнал его в родном городе. «Черт меня дернул попасться ему на глаза!» - с досадой подумал Василий Иванович, вяло пожав протянутую ему руку.