Были два друга
Шрифт:
Василий Иванович задумался, зачеркнул недописанную фразу, скомкал листок и бросил под стол. И снова - четыре шага вперед, четыре назад.
Уныло думал он, как все это могло случиться? У него были любимая жена, дети. Его уважали и ценили. Его считали талантливым человеком. И все это исчезло. На душе лишь горький осадок…
Как же все это случилось? Кто виновен в его судьбе? Кто столкнул его с пути на тропинки, которые ведут к пропасти?
Его взгляд неожиданно остановился на толстой связке общих тетрадей, лежавшей на подоконнике Василий Иванович бережно взял ее в руки. Это были дневники.
Глаза его быстро забегали по строчкам. Давно ушедшим повеяло со страничек тетради.
И перед ним встали картины детства. Рабочий поселок Лесогорск, школа, походы шумной ватажки сверстников на речку, в лес. А потом книги. Он очень любил книги.
– Учись, Василек, - часто говорил ему отец, мастер железнодорожного депо.
– Стране нужны люди грамотные - техники, инженеры. Видишь, и наше захолустье обстраивается.
В семье Василий был младшим. Старший брат погиб в боях на Халхин-Голе. Мать Василия, тихая, ласковая женщина с добрым доверчивым лицом, не чаяла в нем души. Когда он спал, она ходила на цыпочках Зимой кутала его в пуховый платок, за руку водила в школу. И все ей казалось, что он плохо ест, не захворал бы. Если случалось ему заболеть, она не отходила от его постели.
– Балуешь ты мальчонка, - добродушно ворчал на нее отец.
– Да ты, отец, никак смеешься!
– сердилась она - Дите ведь родное. Кому за ним и присмотреть, как не матери. Один он у нас остался, светик. Мы с гобой в свои годы лишнего куска хлеба не ели, так пусть хоть сын не знает нужды окаянной…
Василию Ивановичу было и приятно, и грустно шевелить в памяти давно минувшее. Если бы все это можно повторить снова! День за днем уходит жизнь. Но что ты оставил после себя? Чем вспомнят тебя люди?
Он встал и снова принялся ходить по комнате. Мысли уносили в прошлое. Вспомнилось, как в поселке каждый год на месте полукустарных заводов и фабрик росли огромные корпуса, появлялись целые кварталы жилых домов.
С радостным удивлением Василий видел, как преображается Лесогорск. Придут в поле геодезисты, поставят вехи, набьют в землю колышков, а там, смотришь, железнодорожники уже прокладывают ветку. Маневровый паровоз, тяжело пыхтя и сердито посвистывая, день и ночь тянет на строительную площадку загоны и платформы, груженные бутовым камнем, кирпичом, известью, песком, лесом. Вскоре начинают вырисовываться корпуса будущих цехов завода.
Иван Данилович часто говорил Василию:
– Ну, пойдем, брат, поглядим, что творится на белом свете.
Подолгу, не спеша бродили они по строительным площадкам, со всех сторон охватывающим поселок.
– Размах-то какой!
– говорил отец, постукивая тростью.
– И не только в нашем Лесогорске. По всей стране!
– Помолчит, бывало, и спросит: - Какую же, брат, специальность думаешь выбрать после школы?
А у мальчугана что ни год, то новое увлечение. Когда читал книги о путешествиях Миклухи-Маклая, Пржевальского, Обручева, ему хотелось стать открывателем новых земель. Когда на уроках химии возился с колбами и пробирками, - мечтал быть
Иван Данилович хмурился.
– Шел бы ты учиться на машиностроителя. Машина в наш век - великая сила.
Перед техникой Иван Данилович благоговел. Он всегда восторгался, когда мимо него проходил паровоз, хотя за свою жизнь отремонтировал их в депо не одну сотню.
– Трудяга! Богатырь! Красавец!
– говорил он, глядя на паровоз, дышащий жаром и пахнущий машинным маслом.
– Вот что делают ум и руки человека!
Придет ли в деповские мастерские новый станок, Иван Данилович не может налюбоваться им.
– Мудрая штука! Памятник из золота отлить тому, кто придумал такую машину.
Часто водил Иван Данилович сына по цехам депо, показывал ему станки и машины. Шумные цехи казались Васе каким-то особенным миром. А рабочий у станка для него был не просто обыденным человеком, которого он каждый день встречал на улице. Даже отец на работе в синей замасленной блузе и такой же кепке казался ему другим среди машин и шума. Здесь, в депо, у локомотивов он и ростом был выше, не сутулился, и усы у него топорщились как-то по-молодецки, а в глазах - гордость и достоинство человека, знающего себе цену.
В седьмом классе Василий решил после школы обязательно пойти в машиностроительный институт. Но в восьмом его вдруг потянуло к поэзии. Тайком от товарищей и родителей он пописывал стихи
Уйдет в лес, заберется в чащу, где пахнет смолой и грибами, и долго бродит, охваченный непонятным волнением. В шуме ветра ему слышалась музыка леса, а столетние сосны и ели, обступавшие его со всех сторон, казались ратью сказочных богатырей. Взявшись за руки, они раскачивались в такт музыке. В голове рождались мысли неясные и тревожные, а губы шептали.
Люблю я слушать бурный ропот
Твоих нахмуренных ветвей.
Он так похож на дальний топот
Куда-то скачущих коней.
Василий садился на замшелый пень и принимался писать. Слова льются свободно. В голове столько мыслей! А в сердце - сладостное томление. Вокруг синий полумрак леса. И кажется Василию, что он, как Садко, уже на дне океан-моря, играет на волшебных гуслях и вот-вот появится морская царевна…
Василий Иванович подошел к столу, снова раскрыл тетрадь в голубой обложке и прочел:
«Когда я читаю книгу о мужественном Спартаке, мне хочется быть таким же сильным, ловким и бесстрашным, каким был вождь гладиаторов. Мне хочется быть и Оводом, и Гарибальди, и Павлом Корчагиным».
Василий Иванович улыбнулся. Да, у него было когда-то страстное желание прославиться, совершить какой-нибудь подвиг. Порой это желание переходило в болезненную страсть. Помнит он, как часами вышагивал по шпалам железнодорожного полотна в поисках треснувшего рельса. В эти часы он был преисполнен благородного порыва - ценой собственной жизни предотвратить аварию пассажирского поезда, спасти жизнь сотен людей Но лопнувший рельс не встречался, а из окошка бешено мчавшегося паровоза машинист сердито грозил ему пальцем.