Были два друга
Шрифт:
– Вот что, Василий, ты теперь человек взрослый, у тебя своя семья. Поступай так, как для тебя лучше, а нас с матерью не трогай.
Василий растерялся, не знал, как выйти из создавшегося положения. Надя тоже колебалась. Она понимала: уйти на новую квартиру - значит поссориться со стариками. Понимал это и Василий. Но он рассчитывал на то, что старик поворчит, подуется и тоже перейдет на новую квартиру. От внуков он никогда не уйдет. Как-то вечером Василий решил окончательно поговорить с отцом.
– Ну, как, папа, не изменил ты своего решения? Отец хмуро посмотрел на
– А у вас на заводе все рабочие имеют подходящие квартиры?
Василий знал, что завод хоть и построил много жилых домов, однако не все рабочие и инженеры были устроены с жильем.
– Большинство рабочих живет в благоустроенных домах, - ответил он.
– У вас на заводе работает формовщик Гаврилов. Знаешь такого?
– Ну, знаю.
– А знаешь, что он болен туберкулезом?
– Нет, не знаю.
– Плохо. А знаешь, что Гаврилов живет в тесной, сырой квартире, а у него семья? На твоем месте я уступил бы квартиру Гаврилову, - сказал отец.
– Но ведь этот дом строили для инженерно-технических работников.
– А что, они - особые люди? Белая кость, голубая кровь?
– Я не говорю этого. Квартиру дирекция выделила мне. Нам, нашей семье.
– Нам с тобой пока за шею не каплет.
– Тесно становится в нашем доме.
– В тесноте, да не в обиде…
Василий не рад был, что затеял снова разговор с отцом о новой квартире. Он понял, что старика не переубедишь.
– Значит, не хочешь переезжать в новый дом? Ну что ж, дело твое. Надумаешь, милости просим.
Иван Данилович пощипал ус, вздохнул.
– Эх, Василий, мелко же ты плаваешь. Все бы только для себя…
Вопрос был решен. Молодые Тороповы переехали на новую квартиру. Не одна неделя у них ушла на то, чтобы обставить комнаты хорошей мебелью.
Надя больше всего беспокоилась о том, чтобы создать мужу все условия для творческой работы. Кабинет его перекрасили в синий цвет с золотой окантовкой, установили письменный стол, вдоль всей стены книжный шкаф, вдоль другой стены тахта, кресла, тумбочки. Один чернильный прибор, купленный в комиссионном магазине, мог бы украсить любой кабинет.
Когда Ефросинья Петровна посмотрела, как молодые обставили свою новую квартиру, прослезилась.
Надя так устала от непрерывной суеты, наводя порядок в новой квартире, что утратила способность радоваться. Она с грустью вспоминала тихий дом, аккуратный двор и уютный садик. Когда она с детьми приходила к старикам, будто отдыхала у них от громоздкой мебели, ковров, портьер, разных безделушек.
– Мама, неужели нельзя уговорить папу, чтобы вы переехали к нам?
– спрашивала Надя.
– Куда там! Он и слушать не хочет. А по внукам скучает. Придет с работы, поглядит вокруг, повздыхает. Но не жалуется, молчит. Я-то уж знаю его характер, - отвечала Ефросинья Петровна.
Как- то Вовка заявил матери, когда стали собираться домой:
– Мама, давай останемся у дедушки.
– Разве у дедушки лучше?
– Лучше.
Надя вздохнула и украдкой вытерла слезы.
БРАСЛЕТ
Первые дни ей чего-то не хватало. Она привыкла рано вставать, торопливо делать уборку, готовить завтрак, кормить детей и мужа, спешить на работу. Каждая минута была на учете. В этом был какой-то смысл и долг. Теперь же она была хозяйкой своего времени, могла спать, сколько ей заблагорассудится. И все же она по-прежнему вставала рано. Дел дома было столько, что не хватало суток, и уставала она теперь больше, чем тогда, когда работала на заводе. Не оставалось времени и на учебу. А главное, во всей этой суете она не видела смысла.
Надя все чаще приходила к печальному для себя выводу: она напрасно бросила работу на заводе. Ведь раньше, когда в доме еще не было тети Вари, она успевала вести домашнее хозяйство, заниматься детьми, выкраивать время для учебы. Теперь же она вертелась, как белка в колесе. Это был какой-то Сизифов труд, оставляющий в душе горький осадок неудовлетворенности и досады.
И другое, что немало тревожило и угнетало Надю, - это одиночество. Стенами квартиры она отгородила себя от подруг и знакомых. Василий приходил с работы часто усталый и раздраженный, чего раньше Надя не замечала за ним. Она понимала: после выхода книги его тяготила работа на заводе, к конструкторскому делу он потерял вкус, отсюда его усталость и раздражительность. Василию хотелось уйти с завода и заняться литературным трудом, но он не решался на этот шаг, чего-то ждал.
Последнее время к ним зачастила Таисия Львовна. Дом, где жили Пышкины, находился рядом. Директорша сначала усиленно напрашивалась Наде в подруги. Но они были очень разны характерами и взглядами на жизнь. Василий Иванович по-прежнему дорожил расположением к себе Пышкиных и просил Надю, чтобы она не отталкивала от себя Таисию Львовну. Надя скрепя сердце старалась быть внимательной к ней. Пышкина чувствовала, что та в душе презирает ее, но это не огорчало настойчивую директоршу. Она и сама собиралась что-то писать, выдавала себя за любительницу литературы.
– Надя, вы не ревнуете?
– спрашивала Таисия Львовна.
– Что вы! Я слишком уважаю своего мужа, чтобы ревновать его, - отвечала Надя.
Порой, когда Василий уединялся с Таисией Львовной у себя в кабинете, Надя брала детей и уходила в гости к старикам. Для нее становилось тяжелым бременем слушать воркующий голос директорши, ее веселый, беспечный смех. Но мужа Надя считала человеком порядочным, не способным размениваться на мелочи. У него просто не хватает мужества дать понять этой женщине, что ее частые визиты компрометируют его, да и на нее, жену директора, бросают тень.