Были и небылицы полигона
Шрифт:
Так, в 1963 году я был награжден своим первым орденом «Красная Звезда». Второй орден «Красная звезда» получил в 1977 году.
При испытаниях приходилось постоянно взаимодействовать с представителями конструкторских бюро и представителями заводских испытательных подразделений. С годами характер этого взаимодействия существенно изменялся. В начале 50-х годов ведущая роль в работе принадлежала заводчанам. Мы вначале работали под их руководством, изучали приёмы их работ на технических и стартовых позициях.
Выступающие в роли технических руководителей главные конструкторы и их представители всегда имели последнее слово в решении всех вопросов. Особенно это было в эпоху С. П. Королёва и его заместителей (Воскресенского
Шло время, полигон постепенно набирал силу, рос авторитет наших испытателей. К нашим замечаниям и предложениям промышленность была вынуждена относиться всё более внимательно.
Правда, если они почти безоговорочно принимали наши замечания, то против конкретных наших предложений часто ожесточённо сопротивлялись. Они объясняли это тем, что не хотели заранее связывать руки заводским работникам при устранении отмеченных недостатков. Рос авторитет полигона и в решении вопросов общей оценки результатов испытаний ракетных комплексов. На полигоне были созданы отделы анализа результатов испытаний.
Они были укомплектованы хорошо подготовленными кадрами специалистов-анализаторов. Полигон имел сильный вычислительный центр. Были разработаны мощные алгоритмы и программы оценки лётных параметров ракет с учетом многих факторов. Теперь на заседаниях комиссий по испытаниям представители Главных конструкторов (а то и сами Главные конструкторы), с большим вниманием слушали доклады руководителей наших отделов анализа по оценке результатов испытаний.
Интересно было наблюдать за жёсткой конкуренцией между конструкторскими бюро. Иногда нам приходилось на серийных ракетах одного конструкторского бюро (КБ), отрабатывать отдельные узлы и приборы другого КБ, которое свои ракетные комплексы ещё лишь разрабатывало.
Представители первого КБ по-дружески просили нас в ходе этих работ не особенно раскрывать вторым принципы и методы испытаний их ракет. В ракетном деле и при социализме шли на жёсткую конкуренцию для получения быстрых и лучших результатов.
И последнее. Надо сказать, что разнообразие работ на полигоне далеко не ограничивалось испытаниями, описанными здесь. Широкий спектр проводимых работ включал также и испытания ракетных комплексов из подводного положения подводных лодок (имитация пуска). Проводились пуски ракет-носителей со спутниками серий «Космос» и «Интеркосмос», исследования космического пространства ракетами «Вертикаль», запуски собак для оценки условий жизнеспособности в космосе, и отработка макета спускаемого аппарата «Союз», и ряд других работ, назначения которых мы тогда не знали. Как оказалось, многие из них нашли применение на ракетной и космической технике на космодроме Байконур.
Значит, 4-й Государственный центральный полигон сделал своё полезное дело.
Ю. П. Толкачёв:
…Неизгладимое впечатление произвела летняя стажировка (в период учебы в академии. Прим. автора) в Кап. Яре. Техническая и стартовая позиции, ракеты – все это, конечно, было очень интересно, но как-то сгладилось, поблекло после многих лет службы на полигоне.
Но жара! Даже после 10 лет службы там и по прошествии стольких лет я не забыл эти ужасные ощущения при моей первой встрече с такой жарой. Температура держалась в районе 43 градусов в тени. Но тени-то нет! Так что это чисто абстрактная категория. А на солнце! Ситуация усугублялась тем, что жили мы в этой раскаленной, как будто добела, степи в палатках. В них летом и в нашем-то (средней полосы России. Прим. автора.) климате жарко, а уж там!
Эта дикая жара действовала на меня даже психологически. Ведь когда мерзнешь – подсознательно всегда понимаешь, что это временно. Вот я сейчас войду в помещение, и там будет тепло, нормально. А здесь – ни секунды передышки. И если мне,
Помню ощущение жуткого разочарования, когда нас однажды повели купаться. Мы шли по этой адской жаре, и я предвкушал, что вот сейчас войду в воду и наступит блаженная прохлада, я хоть несколько минут отдохну от этой адовой пытки. Но привели нас на речку Подстепку, видимо, потому, что она близко, а до Ахтубы километра четыре. Мы с лихорадочной быстротой разделись и бросились в речку, предвкушая блаженство. А вода горячая! В этой Подстепке, когда мы потом служили в Кап. Яре, никогда никто не купался – маленькая мелководная речонка. А в Ахтубе, конечно, даже в жару купаться приятно, вода не перегревается.
Не удивительно, что, очутившись в этом пекле, многие из нас болели. Постоянно хотелось пить, но питье не приносило облегчения, казалось, что все выпитое тут же выступает потом на гимнастерке. А пить хотелось еще больше. Вода противно теплая и далеко не стерильная. Естественно, нас здорово косила свирепствующая в тех благословенных местах дизентерия.
…Купание детей в городке во время нашей службы было непростой проблемой. Во-первых, нужна вода, а она бывает только ночью, днем вся уходит на полив деревьев. Но на это грех жаловаться, потому что деревья хоть немного скрашивают нашу жизнь в раскаленной степи.
К тому же это в основном белые акации и когда они весной цветут, и еще нет сильной жары – городок вообще райское место. За ночь наполняется водой дровяная колонка в ванной. Теперь воду надо вскипятить. Задача тоже непростая. На чем вскипятить пару ведер воды?
Вершиной нагревательной техники за время моей службы там был керогаз, и тот появился не сразу, а где-то году в пятьдесят девятом – шестидесятом. Поэтому процесс «вскипячения» долгий. Но летом еще более долгий процесс – остудить потом воду до нужной для купания ребенка температуры. До требуемых по науке тридцати шести градусов, конечно, не охладить – какие тридцать шесть, когда температура воздуха выше, но до какой-то приемлемой величины можно, если, конечно, начать этот процесс с самого утра.
И еще – природа как будто испытывала нас. За 10 лет моей жизни в Кап. Яре не было более жаркого лета, чем в 1953 и в 1954 годах, наших первых годах на полигоне. В 1954 году несколько человек умерло от тепловых ударов. Чаще всего это были солдаты, которые стояли на постах на улице. Но не только.
Например, незадолго до нашего прибытия умер от теплового удара начальник лаборатории, в которую я был назначен после академии, полковник. Потом, когда мы как-то все же адаптировались, мне переносить жару стало легче, да и жили мы в городке, в каменных домах, там все же полегче. Но уже и жары такой сумасшедшей не было. Конечно, жарко было всегда. Нередко переваливало и за 40. Но чтобы так все лето без передышки – такого не было. Может быть, повлияло то, что построили Волгоградскую ГЭС с большим водохранилищем?
Впрочем, жара всегда была для меня главным бичом службы в Кап. Яре. На службу мы обычно ходили в полевой форме, которая к тому времени, к нашему несчастью, хотя и сохранила в быту историческое название «х/б», на самом деле стала шерстяной. И вот, нетрудно себе представить, – в такую-то жару в шерстяной гимнастерке с глухим стоячим воротником, в бриджах, в сапогах, в фуражке. Да еще это наше «х/б» было из такой грубой шерсти, которая, тут же пропитавшись потом, страшно царапала и раздражала кожу. Поэтому я под нее еще вынужден был поддевать футболку. А КУНГи спецмашин, где мы часто работали, накалялись не только от солнца, при постоянно безоблачном капьярском небе, но и еще от мощной радиоаппаратуры, размещенной там. Обычно градусники на стене показывали 70 градусов, несмотря на настежь открытую дверь.