Были и небылицы полигона
Шрифт:
Легко понять, как это «радовало» нас, молодых, только что женившихся офицеров. Мы с Эдиком Стеблиным, с которым работали параллельно до конца его службы на полигоне, протестовали против этой дурацкой установки, тем более, что в основном делать-то ночью на площадке было нечего.
Даже при открытом «заказе» подготовка и пуски ракет были относительно редкими. Когда мы спрашивали – зачем мы зря круглосуточно здесь торчим, Юртайкин говорил: «Изучайте техническую документацию». Хотя изучать-то было нечего. В сотый раз перечитывать тощие технические формуляры на аппаратуру? Вообще, когда мы доказывали, что незачем жить тут в вагонах, Юртайкин искренне недоумевал:
Когда мы со Стеблиным изрядно надоели Юртайкину своими постоянными притязаниями жить не на площадке, а дома, он выложил аргумент, который, видимо, казался ему неотразимым.
Он сказал, что если мы хотим жить дома, то он исключит нас из приказа на работы «по заказу» и мы не будем получать надбавку к зарплате. И был поражен, когда мы охотно на это согласились.
Надо сказать, что в дальнейшем вопрос с этой надбавкой был упрощен. Её снизили до 10 процентов (а может быть, 15-ти? Сейчас уже не помню). И стали выплачивать постоянно – ведь пуски стали постоянными. Не платили только за то время, когда офицер уезжал с полигона в отпуск или в командировку. Наверное, поэтому эти деньги и у нас в Кап. Яре и в Тюра-Таме стали называть «пыльными».
…12 апреля 1961 года стартом Гагарина открылась эра полетов человека в космос. Первые космонавты были летчиками. Это понятно – именно летчики физически, да и психологически были наиболее подготовлены для такой работы. Правда, когда ТАСС торжественно заявлял: «Корабль пилотирует гражданин Советского Союза…», мне это казалось изрядным преувеличением.
«Пилотировать» там, по-моему, не было необходимости, все делалось автоматически. До Гагарина точно так же «пилотировали» две прославившиеся собачки – Белка и Стрелка. Определенные работы, которые можно отнести к категории «пилотирование», появились у космонавтов позже.
…В то же время сложная техника, которая, естественно, в любой момент может «взбрыкнуть», требовала наличия на борту инженера, хорошо знающего эту технику и способного в экстремальной ситуации сделать все возможное для исправления положения. Видимо, поэтому было принято решение в отряд космонавтов набрать инженеров. А инженеры-испытатели полигона – вполне подходящий контингент для этой цели.
Во-первых, это офицеры (а тогда летали только офицеры, вероятно потому, что рисковать своей жизнью входит в их профессиональные обязанности), во-вторых, они хорошо знают аналогичную технику и привыкли к ракетам и, наконец, в – третьих, многим из них приходилось действовать в «нештатных» ситуациях.
В результате на нашем полигоне был объявлен набор в отряд космонавтов. А я в это время находился в отпуске и ничего не знал об этом. Как же я жалел об этой упущенной возможности, когда вернулся на полигон!
Я и сейчас думаю, что у меня были бы очень неплохие шансы попасть в отряд. Я был здоров, ни одна медкомиссия не находила у меня никаких изъянов. У меня прекрасный, многократно проверенный вестибулярный аппарат и никогда не было никаких проблем с укачиванием, морской болезнью или чем-нибудь подобным.
Я много занимался спортом, в том числе спортивной гимнастикой в институте, поэтому был неплохо физически подготовлен и хорошо ориентировался в пространстве при любых переворотах. Кроме того, я – радиоэлектронщик. Не последняя по необходимости специальность на борту. А на полигоне их не так уж много.
На полигоне записалось в кандидаты человек 25-30. Гарнизонная военно-врачебная комиссия их забраковала. Всех! Но, тем не менее, всех их вызвали в Москву, и там их
Московская комиссия из всех кандидатов отобрала двоих – Леню Королева и Виталия Жолобова.
Я потом Леню спрашивал:
– Слушай, как же так, когда мы в прошлом году проходили диспансеризацию, всем написали «здоров», а тебе «нуждается в санаторно-курортном лечении». А тут всех забраковали, а ты здоров.
А Леня ответил:
– Да очень просто. Жалуешься – напишут санаторно-курортное, не жалуешься – здоров.
Виталий Жолобов был из «бакинцев». Кроме нашего спецнабора 1953 года (тоже, кстати, состоявшего из двух частей – мартовского и августовского) позже на полигон не раз прибывали группы офицеров-студентов. Только их уже не доучивали в академии, а просто по окончании института призывали как офицеров запаса.
Многие из них, может быть, даже сильнее, чем мы, тосковали по родным местам и по «гражданке». Однажды даже кто-то из начальства попросил меня, уже «старого полигонного волка», поговорить с такими молодыми офицерами-студентами, успокоить и вдохновить их на нашем примере.
Виталий прибыл с такой группой выпускников бакинских институтов. Эти ребята выделялись из остальных тем, что хотя и были русскими, внешне были очень похожи на азербайджанцев. Такие же чернявые, все с усиками. Влияние среды? Он был в нашем управлении. Увлекался спортом, в частности, легкой атлетикой. Я тоже. И мы нередко были соперниками на соревнованиях. Особенно упорно, помнится, конкурировали в прыжках в длину.
Вот Леню и Виталия комиссия и отобрала из всех кандидатов. Однако в это время не работала центрифуга, испытания на которой тоже должны были пройти будущие космонавты. Поэтому Лене и Виталию сказали, чтобы они через месяц снова приехали в Москву.
Виталий поехал, а Леня неожиданно отказался. Объяснял он нам это тем, что у него начинался отпуск, и была путевка. Мне это казалось странным – судьба решается, а тут какая-то путевка! Не знаю, может быть, он просто передумал.
Потом Виталий долго был в отряде космонавтов (целых тринадцать лет!), но не летал. За это время он успел закончить Военно-политическую академию. Говорили, что там, в отряде, идет жесточайшая конкуренция, борьба за право полететь в космос, так как не летавшие космонавты жили примерно так же, как обычные офицеры, а летавшие – о, это была уже совсем другая категория. Всесоюзная слава, награды (Герой Советского Союза), поездки по стране и за рубеж, всяческие блага.
Но, наконец, в июле 1976 года он полетел. Причем это был первый действительно длительный полет. Правда, не год, как потом летали, а всего 49 дней. Но тогда это было большим рывком вперед. Многое еще было не отработано, еще не знали, что надо делать, чтобы легче переносить условия длительной невесомости, так что Виталию пришлось нелегко. Потом, конечно, он получил свою порцию славы и наград, однако вскоре ушел (говорят, что его «ушли») из отряда космонавтов.
…Было множество бытовых трудностей. Например, несмотря на то, что Кап. Яр снабжался значительно лучше большинства советских городов (не говоря уже о посёлках), у нас были проблемы с самыми элементарными вещами и продуктами, вплоть до белого хлеба (при Хрущёве).