Было записано

Greko

— Такова цена! — философски отметил Дорохов.

Подъехали к лесу.

— Что, пора связывать? — напомнил сам Лермонтов.

Вася подъехал. Начал работать веревкой.

— Я вас таким узлом свяжу, Михаил Юрьевич, — говорил чуть скованным голосом, да и руки подрагивали, касаясь поэта, — что он только с виду намертво. А на самом деле и не заметите, рук не сдавит, не поранит… И, если что, за секунду развяжетесь сами. Держите этот конец. Есть?

— Да, — Лермонтову нравилась эта игра.

— Потяните!

Лермонтов потянул и тут же с восторгом рассмеялся.

«Я же говорю:

пацан-пацаном!» — подумал Вася про себя. Откашлялся.

— Как так-то? — Лермонтов держал развязанную веревку в руках.

— Такой узел! — Вася чуть покраснел.

— Научишь потом?

— Конечно! Только вы этот конец, за который нужно потянуть, из рук ни за что не выпускайте!

— Понял! Спасибо, Вася!

Вася покраснел совсем.

— Пожалуйста! — еле выдавил.

…Дорога — скорее узкая тропа — вилась через лес. Такой густой, с такими деревьями-великанами, что небо полностью скрылось из глаз.

Отряд, привычный уже к этому зрелищу, внимания никакого на окружающий «пейзаж» не обращал. А вот Лермонтов непрерывно вертел головой, чуть ли не ахая. Даже чуть замедлил движение своей лошади, пытаясь все охватить взглядом. И опять напоминал Девяткину ребенка.

«Только это не Диснэй-лэнд, Михаил Юрьевич! — вел с ним диалог про себя. — Тут аттракционы — похлеще! Никакая русская горка с ними не сравнится! Так дух захватывает, что мама — не горюй! Так порой орешь от страха, когда тебя кидает с вершины в пропасть, что горло сажаешь! И кровь тут — не кетчуп и не краска. Настоящая. И её порой столько, что тошнит от запаха! И так надо через этот лес пройти, чтобы ни капли вашей крови не пролить! Задачка!»

— Как же тут воевать?! — не выдержал и воскликнул изумленный Лермонтов.

— В смысле? — удивился Дорохов.

— Нет. Понимаю, что… — Лермонтов волновался. — Я имею в виду, как — правильным строем? В смысле — без него. Его же тут никак не выстроишь!

— А, это! — Дорохов улыбнулся. — Ты, Миша, забудь все, чему тебя жизнь военная научила там, — Дорохов ткнул себе за спину. — Тут — все другое. И все — по-другому. Тут, брат, целая наука. И свои законы. И каждое дерево здесь и нам, и им — и друг, и враг одновременно. Иное — поможет спрятаться, а из-за другого полетит пуля тебе в грудь, либо выскочит враг, чтобы проткнуть кинжалом или шашкой разрубить. Так что и молимся на эти деревья, и проклинаем порой. Как и весь лес. Поэтому нет куринцам равных в сем сложнейшем деле. Научились они в лесах воевать, когда не видишь не то что офицера, а своего собрата-солдата.

— Помогли охотничьи команды генерала Пулло, — не удержался Вася от замечания. — Пообвыкли наши куринцы по лесам шастать.

— Не просто пообвыкли, но приучились полагаться на свое солдатское чутье! И нет никого, лучше куринца, для войны в Чечне. Здесь Васин полк как дома. Не то что в горах, на голых скалах у лезгинов. Дагестанец, он привык защищать свое жилье, доставшееся ему тяжким трудом предков. Готов сражаться лишь на крепкой позиции. Чеченец, он другой. Его не держит семейная сакля. Сожгут, новую построит. Он, как и мы, прирожденный партизан. Юркий, ловкий, бесстрашный. В лесу он дышит полной грудью. Хозяин! Его дорога — тропинка. Укрытие — каждый куст или дерево. Выстрелил,

отступил. Или бросился в шашки, заметив слабину.

— Выходит, он плохой солдат?

— Да, в массе он теряется, не терпит над собой начальства. Но сама природа его сделала таковым и нам создала опасного противника. Тут наш командир — не хозяин местности. Вынужден полагаться на солдата, на его расторопность.

— Чудная здесь война, — покачал головой поручик.

— Жестокая. Привыкай к запаху крови. Здесь ее хватит в избытке, — тут Дорохов насторожился, посмотрел на Васю. — Слышал?

— Да, — ответил Вася.

Еще едва различимый шум вдалеке говорил о том, что навстречу им кто-то движется. Пара-тройка минут и столкнутся на узкой тропе пока неизвестно с кем. Но, скорее всего, с врагом.

С «гибельным восторгом» Вася вдруг понял, что никак сейчас не сможет удержаться и сделает то, о чем даже не станет потом кому-то рассказывать, поскольку этот поступок и так будет греть его своим невиданным по наглости размахом.

— Одно плохо! — начал Вася.

— Что? — одновременно спросили Дорохов и Лермонтов.

— Больно гладкий у нас пленный офицер! Ни ссадины, ни царапины.

Шалопай Дорохов еле сдержался от смеха и предчувствия последующих событий.

— Да, Миша! А, ведь, Вася прав! Ты будто только минуту назад встал из-за стола ресторации. Надо бы тебя как-то измазать, изгваздать. Да и крови неплохо бы чуть пустить!

— Ты серьезно? — Лермонтов остолбенел.

— Увы.

— И как?

— Дозволите? — спросил Вася.

— Ну, если надо… — Лермонтов кивнул.

Вася быстренько занялся «гримом» великого поэта. Обмазал слегка грязью лицо, прежде знакомое ему по картинам в учебниках. Мундир также не пожалел. Уже через пару минут Михаил Юрьевич представлял вполне удобоваримое зрелище пленного русского, с которым не церемонились.

— А с кровью как? — задал резонный вопрос Лермонтов.

— Да, как?! — даже Дорохов растерялся. — Не бить же его взаправду?

— Какой бить?! — всполошился Вася, памятуя о каждой капле крови поэта, за которую он нес ответственность. — Это мы мигом.

Вася быстренько уколол себя кинжалом в палец, как врач в поликлинике при заборе крови.

— Не побрезгуете? — спросил прежде немного ошалевшего Лермонтова.

— Нет, Вася, — сглотнул. — Спасибо!

— Ага!

Вася быстро начал размазывать кровь по лицу. Дорохов в стороне и любовался, и давал советы. Общими усилиями таки превратили гения в совершенного лишенца.

— Так годится! — кивнул довольный Вася, осматривая Лермонтова.

— Да! — согласился Дорохов. — Скажи, Миша, талантливый наш Вася чертяка! И в бою — молодец! И хоть сейчас отправляй его в театр, кордебалет гримировать! Хотел бы ты, Вася, кордебалет гримировать? А? Признавайся!

— Да, ну! — Вася засмущался.

— Откуда ему знать про кордебалет? — резонно вопросил Лермонтов.

— Плевать! — отмахнулся Руфин, загораясь. — Хотел бы, хотел! Вижу! Да я и сам бы не отказался, Вася, сейчас быть не здесь, а посреди кордебалета. И чтобы вокруг не этот лес и деревья, а ножки, ножки… Ах! Ну, да ладно! Собрались все! — приказал Дорохов жестким голосом отряду. — Начинается!