Былое сквозь думы. Книга 2
Шрифт:
–Фунта два будет?– спросил я, прикидывая на ладони вес левой груди.
–Побольше,– просто ответила моя избранница.– Да и кто взвешивал?
–Может и больше,– согласился я, взвешивая руками две тонкостенные амфоры дамы.– Этим вполне можно до старости гордиться.
–Это я сейчас шустрая при такой-то работе. А ведь в юности даже лифчик при посторонних не снимала, когда в бане всей деревней мылись.
–Да ну?
–Так я и сейчас скромная. Не люблю, когда без денег лезут с грязными и нестандартными предложениями,– поделилась сокровенным Катрин.
Мы слегка выпили и как близкие родственники никчемно поговорили о погоде, расценках и прочей ерунде. А под конец, когда пора было переходить к более интересным действиям, и мой организм почти начал огорчать меня усталостью в стойкости, девушка некстати брякнула:
–А ты действительно капрал?
Не нужно было ей столь неразумно затрагивать мою воинскую честь и окопное достоинство! Я немедля вытянулся во
После такого потрясения я уже боялся даже присесть, поэтому допивал свой стакан уже стоя в полный рост перед дорогой Катрин. Она же, утомлённая войсковой практикой, просто взяла меня своею твёрдой рукой за едва не сломанный штык старого воина и отвела на постель. Я не сопротивлялся, тем более, что в её умелых руках мой стойкий патриот, давно торчащий на часах у арсенала с ядрами, не только ещё более окреп, но и задёргался в нетерпении словно припадочный. И мы возлегли на ложе нашего будущего единения теории обещаний с явью практики. Я к стене, чтоб ненароком не скатиться с Катрин в порыве страсти на пол.
***
Некоторое время мы лежали молча, как бы привыкая к ещё не полному телесному контакту. И хоть бок дамы был пламенно горяч, меня в горизонтальном положении вновь начала одолевать дрёма. Видимо сказывались треволнения этого вечера, а более того – печальное известие о скорой войне, предвидение боевых действий под перекрёстным огнём противника и глубоких рейдов по тылам противника с неизменным тыловым госпиталем в конце пути. И я горестно и сонно вздохнул
–О чём печалится мой воин?– ещё теснее прижавшись, вернула меня к жизни Катрин.
–О жизни,– сморозил я, напрягаясь всем телом.
Уловив мой порыв, девушка повернулась на бочок аккурат ко мне лицом и закинула на меня свою свободную и весомую ногу. Стало приятно до невыносимости, ибо бедром сладко чувствовался весь её волосатый механизм, а, с другой стороны, нежная ляжка сверху плужным лемехом так придавила буйно заколосившийся было в припадке откровенной похоти мой плодоносный злак, что думать о скором сборе урожая стало уже ни к чему. Усилием воли и физического превосходства я освободил своего остолопа из-под телесного гнёта подруги и всей головой понял, что пора брать инициативу в свои руки, то есть просто сгрёб в ладонь мохнато-бородатые принадлежности хозяйки положения. Ладони не хватило, так как жёсткие и буйные заросли весьма добавляли объёма маскируемого ими объекта женской гордости. Но проявив упорство, я всё же раздвинул своими перстами эти кущи и достиг-таки голого губошлёпства значительной упитанности. Но едва я, словно последний пианист, попробовал пройтись перебором пальцев по этим злачным местам, как моя рука стала мокрой, а Катрин накрыла мои блудливые персты своей ладонью и с выдохом «Ещё!» стала управлять ими с завидной ловкостью и вроде как с привычной сноровкой. Мои прикипевшие к оружию пальчики невольно подчинились чужому разуму и силе и проворно заскользили вдоль, так называемых в народе малых, но не в данном случае, срамных губёшек, иногда глубоко утопая меж ними, а порой, подчиняясь чужой воле, принимались вкруговую массировать их верхний предел схождения. И я не сопротивлялся, справедливо полагая, что женской прихоти на любой стадии абсурдности перечить нельзя. И тут моя голубушка гортанно издала какой-то боевой клич и отбросила мою трудовую руку в сторону. Я же затаился на время, хотя меня ломило и саднило от собственного пупа и до колен.
–Довёл женщину своими военными выходками почти до рукоблудия,– немного погодя как бы оправдалась она.– А я ведь уже с неделю как не приступала к работе. Ездила в Сан-Луи-Трапез навестить стариков и дочку. А точнее сказать – отвозила деньги. Надо же семью
–Да всё бывает в нашей жизни,– согласился я и продолжил старой шуткой,– а ведь окончательный итог процесса блудодействия отличается от полноценного труда обеих партнёров лишь тем, что в первоначальный момент одиночной развлекаловки, как замечают опытные люди, просто не с кем перекинуться словом. Ведь конечный-то результат един.
–Так-то оно так,– подтвердила Катрин,– но всё же в паре и со стороны смотрится куда приличнее и завлекательнее.
–Естественно,– подхватил я укладывая руку на прежнее ухоженное и мокрое место,– вот и во время ведения боевых действий, когда ни маркитанток, ни на всё согласных пленниц под рукой нет, бывало и на передовой, сидя в окопе по пояс, а порой и просто чтобы скрасить одиночество, как ухватишься обеими руками за свой…
–Перестань нудеть о своих военных подвигах, капрал!– перебила меня Катрин, впервые наградив воинским званием.– На меня скоро снова накатит.
Я с ещё большим рвением стал рыхлить будущий райский участок засадки своего корнеплода. Так как молча лежать при даме было неприлично, а на военную тему рассуждать запретно, то я к месту вспомнил индийскую камасутру, полагая, что это учение ещё не успело глубоко внедриться в консервативные головы населения Старого света.
–Катрин,– сказал я значительно,– пока ты отдыхаешь, я тебе теоретически раскрою тайны великого индийского учебника любви. В Индостане и шагу не ступить без знания основ этого, веками проверенного в домашних условиях и на лоне природы, трактата.
–И даже этому учат по книгам?– искренне удивилась девушка.– Тогда расскажи, но не длинно. Я пока потерплю.
И я начал молотить что ни попадя, так как из камасутры, которую и в глаза не видел, но слышал кое что из неё от знающих людей, мне вспомнилось, что при прелюдии женские потайные места надо почему-то ласкать с нежностью кончика слоновьего хобота. Я в своё время долго смеялся над этим, пока меня не убедили, что это громадное животное отростком на конце своего в общем-то носа, может нежно сорвать даже мелкий цветок, чего не скажешь о человеке. А из способов общения в памяти всплыли лишь позиции супруги бога Индры в позе лотоса, да и то в извращённом рачьем варианте. Остальные положения я придумывал самостоятельно, но примериваясь к возможностям Катрин. Выходило вполне доступно и соблазнительно. А когда перешёл к аллегорическим рассказам о конно-спортивных играх с жокеями на породистых лошадях, девушка видимо вспомнила мои обещания о скачках давно состоявшегося наездника и оседлала меня, легко опрокинув на спину. И теперь ни своего властного мужского начала, ни свободной инициативы я уже проявить не мог, лёжа суковатым бревном под прицельно насадившейся на мои мужские сбережения марсельской амазонкой. Наездница сразу же пустилась вскачь, и аллюр в три креста был бы простой иноходью по сравнению с прытью этой необузданной женщины. Я молча терпел, когда она меня плющила камбалой и почти ломала моим телом доски кровати, вскачь несясь по рытвинам и ухабам любострастного тракта в телесном женском упоении и полном забвении окружающего мира. Но когда и мне привиделся свет в конце туннеля, когда своей головой презрел возможности травмирования и инвалидности от разных с седоком весовых категорий, я перестал предохраняться, а наоборот, изо всех сил пустился возможно помогать Катрин, обхватив на сколько хватало рук вспотевшую усердием упоительной работы заднюю оконечность неуёмной дамы. Естественно, чтобы объять необъятное я и не помышлял, но и того что было под руками хватало сполна. Довольно скоро мы подытожили результаты нашего труда, и остались оба довольны. А как тут не радоваться, если остался цел вблизи такого, не дай бог кому попало, темпераментного угощения подруги, дарованного столь хорошо сохранившимся половым агрегатом, что легко осязались размер и глубина чувств. Катрин уже привычно взвизгнула, сползая с моего утрамбованного тела, а я отвернулся к стене, боясь повторного унижения человеческого достоинства мужчины и господина.
Лежали мы безынициативно не очень долго, так как я вовремя вспомнил о недопитой бутылке, с усилием перелез через скользкую любовницу и в неверном отблеске свечей наполнил стаканы. Вышло поровну и до краёв.
–Милая,– проворковал я, подходя к кровати,– утоли жажду и обсохни, а то с тебя пот ручьём от праведных трудов любвеобильности.
Лу, немного подумав, не совсем чтобы согласилась:
–На том свете отдохнём,– с плеча рубанула она и скосила глаз в мою сторону.
И чего тут скрывать? Мой недоумок с африканской банановой наглостью, вытянувшись во всей красе горизонтально половицам, нагло веселился в демонстрации своей дальнейшей жизнеспособности, словно до сей поры ничего и не было, а если что и было подходящее, то с него как с гуся вода. И вот тут-то я и не сплоховал, а проявил полную твёрдость характера. Едва перехватив алчущий взор мадам к моим чреслам, я отбросил стаканы прочь и, не теряя противника из виду, почти вспрыгнул на не ожидавшую такого натиска девушку, вольно разбросанную по всей кровати.