Быстрее империй
Шрифт:
Ещё летом Тропинин создал две команды и обучил их игре. Первую составили туземцы Ватагина, вторую — работники верфи. Названия они получили соответствующие — «Гвардия» и «Арсенал». И вот теперь первенцы устроили показательные выступления. Дебют привлек всеобщее внимание, хотя особого фурора не вызвал.
— Ничего, это дело наживное, — говорил Лёшка. — Вот увидишь, на следующий год настоящий турнир организуем. Создадим команду из саньков, из строителей, пусть мореходка студенческую команду организует. Будет у нас целая лига!
И всё же спорт был лишь прелюдией
Ставки росли. С каждым годом удивлять индейцев подарками становилось труднее. С одной стороны, они видели городскую жизнь, а потому чугунная посуда, стальные ножи, стеклянные бутылки, ковры, одеяла, ткани перестали казаться недостижимой роскошью. С другой стороны, брать одним только количеством не имело смысла. Так можно было обрушить цены и полностью расстроить меновую торговлю, от которой мы в основном получали меха сухопутных животных. С третьей стороны, далеко не все изделия европейской цивилизации могли понравиться детям природы, и ценность вещей они воспринимали иначе, чем мы. К золоту, например, относились немногим лучше, чем к хорошей стали или меди, а драгоценные камни принимали поначалу за разновидность стекла.
Поэтому в ход пошли более неожиданные, оригинальные подарки, вроде небольших музыкальных инструментов. Мне даже пришлось разучить пару мелодий на блокфлейте, чтобы создать определенный ажиотаж. Хорошо принимались вождями напольные часы и заводные игрушки. Знать точное время жителям лесов и гор не было необходимости, но работа часового механизма их завораживала. Пользовались уважением и предметы искусства — картины, скульптуры, литьё. Особенно наших диких друзей поражала мраморная Афродита, выходящая из воды, которую я установил в фонтане атриума «Императрицы» (некоторые из наших за императрицу её и принимали). Столь тонкую детализацию, натуралистичность изображения индейцы раньше не встречали, их собственные вырезанные из дерева скульптуры выглядели более схематичными и грубыми.
Поэтому на этот раз я привез в подарок вождям несколько мраморных фигур, купленных на очередной распродаже разорившейся мастерской в Голландии. В основном они изображали животных, копировали античные или христианские образцы.
В ответ я традиционно получал бобровые шкуры, невольников и разрешение на использование земельного участка под пашню. Всякий индеец на побережье знал, что больше меня нечем обрадовать.
Бичевин, регулярно посещающий потлачи, лишь ухмылялся, глядя как мои приказчики распихивают по мешкам бобровые шкуры и утаскивают их в закрома компании. Сам он никому ничего не дарил, его тоже в основном игнорировали. Иркутскому купцу нравилась сама атмосфера праздника. Они со Слоном, Тунгусом, Кириллкой и Кузьмой сидели у собственного костра и пили собственное пойло из собственной тары.
Надо сказать купец быстро проникся философской сутью бренда и заказал Тропинину пробную партию в две сотни бутылок с лейблом «Бичевин». Я только радовался такому прогрессу. Вот что значит конкуренция! И пусть он теперь
— За тобой не угонишься, — усмехнулся купец, когда я после приглашающего жеста присел к костру. — Дикие сами тебе шкуры приносят.
Один из парней Комкова как раз промчался мимо нас к городу, сжимая в руках палку с привязанным к ней ворохом шкур, точно бунчук.
— Ничто не мешает тебе заняться тем же, Иван Степанович. Промысел хорош в море. А на суше гораздо выгоднее вести торговлю с местными.
— Не скажи, — покачал головой Бичевин. В Якутске или на Камчатке не больно-то наменяешь. Пробовал.
— Там это… в ясак лучшие меха уходят, — добавил Слон, разлива по глиняным стопкам водку. — А что не в ясак, то казаки для себя первыми собирают. Купцам пришлым только перекупать у них остаётся.
— Всё так, — согласился я. — Но здесь у нас ни ясака, ни казаков.
Я выпил. Водка оказалась не столь вонючей, как раньше. Она лишь слегка отдавала какими-то травами и дымком.
— А здесь ты на торговлю глаз положил, — пожал плечами Бичевин и тоже опрокинул стопку. — А мне тебе перечить не с руки.
— Закусите, — предложил Слон,
Он показал на миску с кислой капустой — овощем в наших краях редким. Но иркутская диаспора как-то сумела достать и квашенную капусту.
— Так ведь я могу и поделиться, Иван Степанович. Мне одному всё равно не осилить. Берег-то большой, а материк ещё больше.
— Никак в компанию зовешь? — ухмыльнулся купец.
— Можно и в компанию. И не из снисхождения, а по необходимости.
— Поясни, — нахмурился купец.
— По ту сторону гор работает одна такая. Они не собирают ватаги, а лишь ставят фактории, то есть торговые станции. Меняют шкуры у индейцев или охотников. А держат одного-единственного приказчика на сотню верст. Таким образом им быстро удалось охватить огромные территории. Вот-вот они перевалят через горы и окажутся на нашем берегу. И что мы им противопоставим?
— И кто же они будут?
— Англичане. Гудзонобейская компания. Они до того в силу вошли, что и в Петербург меха поставляют. Им с той стороны недолго океан переплыть, не как нам через Сибирь пёхать.
— И ты, стало быть, хочешь такую же компанию на нашей стороне сколотить?
— Создавать компанию не обязательно. Сложностей много, споров, дележа. Не люблю этого.
— Кто же любит-то… — заметил Слон, и потер кулак, как бы отрицая собственные слова.
— Ну вот, — кивнул я на кулак. — А мы можем заключить картельное соглашение.
— Картельное соглашение? — наморщил лоб Бичевин. — Это вроде как на войне, когда пленными меняются? Пушниной что ли предлагаешь меняться?
— Нет. Это другое. Если мы создаем картель, то остаемся как бы каждый сам по себе. Но договариваемся не перебивать цену и ставить фактории на определенном расстоянии друг от друга. Скажем, в пару дневных переходов. Или меньше, если это будут земли разных племён или разные речные системы.
— Поделить жила туземные, землю, как казаки на Камчатке, — рубанул ладонью Тунгус.