Быстрее империй
Шрифт:
Слово взяли капитаны и корабельщики. На счёт победителя споров не возникло — и те и другие единодушно высказались в пользу проекта Тропинина и Чекмазова. Что до второго и третьего места, то их распределять не стали.
— У тебя вышла яхта, а не шхуна, — сказал мне Лёшка. — Она плохо держала волну, и нам пришлось добавить балласта. Шхуна и без того поднимала немного, а с таким балластом ей только почту остаётся развозить. Но быстра, чертовка, этого не отнять.
Из дальнейших разговоров выяснилось, что шхуна Березина, напротив, показала себя тихоходной. «Олимпии» с трудом удалось войти в
Решением совета главных конструкторов шхуну Тропинина и Чекмазова решили брать за образец для серийного производства. Но кое-какие изменения внести в конструкцию всё же потребовали.
— Мачты бы чуть повыше, — предложил Ясютин.
— Казёнку побольше, — сказал Яшка. — И окон пару добавить.
— Перо рулевое туговато идет.
— Борт бы на носу поставить, чтобы волну отбивал.
Лёшка с чем-то соглашался, что-то оспаривал. Он не просто выиграл конкурс, но и утвердил свой авторитет среди бывалых кораблестроителей, а вместе с тем и среди обычных зверобоев, которые ещё вчера недолюбливали его за лишённую оснований близость к власти. С Чекмазовым он так и вовсе ходил теперь в обнимку. Как-никак соавторы победы. Хотя от славы Тропинин скромно отбивался.
— Завтра утром на трезвую голову решим, — говорил он. — Устроили, понимаешь, демократию. Нужно с разных сторон посмотреть, обсудить.
— Чего там обсуждать, — отмахнулся Кузьма. — Сделал ты нас.
— Есть у парня живинка, мудрёнть! — говорил Березин.
Пьянка, как это и бывает, скоро развалилась на множество фрагментов, и два соавтора бродил от стола к столу, принимая поздравления и угощаясь. Причём Лёшка из поднесённой кружки делал маленький глоток ради вежливости, предоставляя партнёру допивать остальное.
Так что после второго такого обхода Чекмазов «сопрел», завалился набок прямо на лавке и отключился. Сердобольные Кузьма с Березиным («дело-то нехитрое») повели коллегу домой. Мореходы разошлись ещё раньше и из всей командирской тусовки мы остались втроём с Лёшкой и Анчо, который спиртному предпочитал грибочки.
Темнело в мае поздно и когда зажгли фонари с факелами, большинство бражников уже не вязало лыка. Тут-то к нам и подбежал туземный мальчишка.
— Там наши вашего ведут, — крикнул он Анчо.
Несмотря на такое разграничение на наших и ваших, крикнул он по-русски — пацан обучался у Мухоморщика языку. Пока уточняющие вопросы пробивались в наших головах сквозь туман алкогольного или наркотического опьянения, мальчишка убежал.
Мы огляделись. Кто-то продолжал пьянствовать, многие разошлись по домам, и вычислить кого это «вашего» куда-то там ведут, мы, конечно, не смогли. А вот «наши» имели вполне конкретный адресат.
Одна из отраслей племени всанек не так давно прибилась к пригороду, где раньше жили коряки (зверобои окрестили его Туземной Слободой). Индейцы смекнули, что могут неплохо заработать на посредничестве между городом и племенами в глубине континента. Они приобретали кое-какие товары и переправляли их дальше, выменивая на бобровые шкуры. Кроме того, присутствие хорошо вооруженных русских давало надежную защиту от посягательств врагов. Как следствие,
Мы похватали факелы и отправились в Туземную Слободу. Причём отправились втроём, даже не подумав подорвать на разборки остальной гуляющий люд. Если бы мальчишка крикнул «вашего бьют», тогда конечно, тогда мы протрубили бы общий сбор, но слово «ведут» прозвучало вполне себе мирно.
Идти пришлось недалеко. Начало Иркутской улицы, поворот на Чукотскую (всего-то шесть домов. На окраине города навстречу нам из наполовину вырубленного леска вывалила делегация индейцев. Сразу же прояснился вопрос на счёт «вашего». С накинутой на горло удавкой, спутанный по рукам и ногам Дышло семенил среди низкорослых в сравнении с ним дикарей, как туповатый бычок, который не чувствует запаха бойни.
— Камак его так! — выругался Анчо.
И без расспросов стало ясно — зверобой крепко вляпался. А вляпывался он всякий раз на один манер — напивался до чёртиков и отправлялся по туземным девицам. И как бы индейцы своих женщин не охраняли, наш волк всегда находил отбившуюся от стада овечку.
До сих пор ему везло. Или он попадал на невольницу, и обиду удавалось замазать мелкими подарками, или его успевали вовремя оттащить, и тогда наш дурак отделывался лишь тумаками, или же, что случалось чаще всего, он оказывался слишком пьян и отключался раньше, чем добирался до сокровища жертвы.
Похоже, однако, теперь его везение закончилось. Судя по злым лицам индейцев, в этот раз их не удовлетворит что-нибудь меньшее, чем костёр или острый кол и они, скорее всего, шли за санкцией, благоразумно не желая обострять отношений с соседями. Хотя тут я мог и ошибаться. При виде разъярённой толпы даже пробежал по спине холодок — не собираются ли они отомстить сразу всем пришлым. Разрушить, так сказать, Карфаген.
Но, вроде бы обошлось. Завидев нас, толпа остановилась.
— Здорово, отцы! — поприветствовал Тропинин вождей.
«Отцы» промолчали, а воины помоложе подсекли пленнику ноги. Тот рухнул на колени, даже не почувствовав боли от удара о каменистую землю, только выдохнул резко. Словно взрывной волной нас обдало перегаром.
— Змий в соблазн вовлёк, — забубнил Дышло, упёршись взглядом в валун, который прекрасно подходил на роль плахи. — Не поверишь, совсем Враг стреножил. Терзает, когтями рвёт. Исповедоваться бы мне, облегчить душу-то…
— Клиника, — произнёс Тропинин.
— Пожалуй, — согласился я. — Анчо спроси, чего им от нас-то надо? Пусть сами решают, по своим обычаям. Скажи, мы мстить не станем. За дерьмо-то такое.
— Не губи! — взревел Дышло.
— Я? — улыбка вышла зловещей. — Нет. Тут и без меня много желающих.
— Они требуют платы, — перевёл Мухоморщик.
— Вот те раз, — озадачился я.
— Развратил ты индейцем деньгами, — заметил Тропинин.
— Отработаю! — Дышло перекрестился. — Вот те крест отработаю.
— Сколько? — спросил я скорее из любопытства.
— Зря, — возразил Тропинин.
— Полста рублей просят.
— Отработаю!
— Скажи, дорого.
— Вот те крест! Бес попутал! Что ж это я… эх, пропадаю-у-у…