Быстрее империй
Шрифт:
— Спрашивают, сколько дашь?
— Десять. За него и десятки много. Не хотят, пусть забирают товар свой. Может клин… тлик… — язык у меня заплетался, — тлинкитам загонят по дешёвке, чинукам или ещё кому.
— Не губи! В церковь бы мне… — продолжал завывать Дышло.
Индейские вожди обменялись короткими фразами.
— Согласны на десять, — сообщил Анчо.
Пока шли переговоры, новость облетела город. Правда, облетая, она похоже, обросла домыслами, так что десяток гвардейцев во главе с Чижом и Ватагиным, примчались на подмогу вооружённые до зубов.
—
На него не обратили внимания. Жерла ружей были направлены на индейцев, а те потянулись руками к дубинкам и топорам (нами же и поставленным).
Я жестом попросил опустить ружья и спросил:
— У нас есть в крепости чего-нибудь подходящее?
— Подходящее? — не понял Ватагин.
Чиж, бросив взгляд на Дышло, на индейцев, сообразил, о чём речь. Не впервой.
— В пороховой я бы его не стал сажать, — сказал он.
— А ещё?
— Есть погреб пустой. Раньше там картофель хранили. Гнилой совсем и влажный, но крышка выдержит. Камнем придавим, не выберется.
— Будьте так добры, бросьте его туда. Воды поставьте бочонок, а еды не давайте.
— Сделаем, — кивнул Ватагин.
— Надолго? — спросил Чиж.
— Насовсем, — сказал я и полез во внутренний потайной карман за монетой.
Получив на руки восемь рублей и четыре полтины, индейцы удалились, а Дышло отправился под конвоем в крепость.
На следующий день я разыскал Ватагина. Он сидел в плетеном кресле на дозорной площадке форта и умиротворенно смотрел на гавань. Ни дать, ни взять — пенсионер на заслуженном отдыхе. Только пледика клетчатого не хватает.
— Слушай, а не хотел бы ты съездить домой на побывку? — спросил я.
— Куда домой? — удивился Ватагин. — Вон он мой дом. Крышу видно. Чего к нему ехать?
— То Чукотская улица, а я говорю о Чукотке.
— А-а, — протянул Ватагин. — Чего воду мутишь, начальник? Дело, однако, какое есть?
Туземцев на все эти «однако» и «начальник» подсадил Лёшка. Он объяснил гвардейцам, что в наших с ним кругах так любили изображать дальневосточных аборигенов и старожилов. Карикатурные лингвистические конструкции отчего-то пришлись парням по душе и обычно использовались, чтобы поддеть меня, если я вдруг напускал тумана или пафоса.
— Твои сородичи моих взашей прогнали, — сообщил я.
— Ну, — кивнул чукча.
В его кивке не было ни злорадства, ни удовлетворения. Ватагин давно знал, что дело идёт к развязке, и нисколько не сомневался в исходе.
— Прогнать прогнали, а кто им теперь железо продавать станет, чай, табак? — спросил я. — Как говорится, суверенитет на хлеб не намажешь.
— Ну.
— Вот я и говорю, может, съездишь туда на побывку, заодно договоришься с сородичами о торговле. Мы, сам знаешь, обманывать не станем. И стрелять не станем и ясак собирать. Даже Анадырский острог возобновлять не будем, поставим на берегу блокгауз и магазин, да пару моих людей туда поселим. Раз в год будем шхуну с припасами присылать, шкуры забирать. Ну, как? А то может там парни после войны
Ватагин молчал с минуту.
— Кого из русских отправишь?
— Дышло.
— Его там убьют.
— Его здесь скорее убьют. А там, в одиночестве да без водки, глядишь, и возьмётся за ум.
Глава двадцать седьмая. На пленэре
Глава двадцать седьмая. На пленэре
В конце лета, в заранее оговорённый день, я привёл гружёную хлебом лодку в северную часть Авачинского залива. На берегу меня уже ждали. Дерюгин и несколько бородатых мужиков сидели возле костра, а две их лошадки (взятые приказом губернатора у якутов) щипали бурую, истерзанную ветрами траву.
— Принимай урожай! — крикнул я.
Мужики помогли вытащить лодку на берег, и пока я отогревал над огнём закоченевшие от брызг и холодного ветра руки, молча принялись перегружать мешки с хлебом на волокуши.
Подобную операцию мы собирались проворачивать дважды в год. Ранней весной мне следовало снабжать поселение продовольствием, а ближе к осени доставлять ещё и зерно, которое Матвей должен был отвозить начальнику и выдавать за собственный урожай.
Начальнику пока было не до земледелия, он разгребал последствия мятежа и только прошлой зимой его помощник, объезжая туземные жила, заскочил в посёлок. Наскоро осмотрел заснеженные «поля», хижины, больше похожие на шалаши, и уехал дальше ясак собирать. Так что обман пока сходил с рук. А вот мужики, судя по их постным лицам, мошенничество не одобряли. Молча загрузили волокуши и повели лошадок прочь.
— Лён или коноплю кто-нибудь из вас сеял?– спросил я вдогонку. — Сможете вырастить?
— Если так-то как хлеб растим, то чего бы не смочь, — хмуро ответил один из них.
— Нет, мне пенька настоящая нужна. Пенька и парусина.
— Полотно ткать да канаты крутить мы, барин, не обучены. Переняли бы да не у кого здесь перенять. А посеять можно. Чего уж.
Я, в общем, и не ожидал немедленной отдачи от капиталовложений. Наша с Дерюгиным афера ещё далека была до созревания. Но всё оказалось куда хуже. Пока мужики отвозили первую партию, мы обменялись мнениями и Матвей посетовал:
— Одно здесь плохо — людей занять нечем. Работы-то немного. Ну, домики, конечно поставили. Навели видимость пашни. Для скотины сена собрали. А всё остальное время бражничаем да в шашки играем. Хорошо, шашки взял с собой, научил их.
— Ты смотри, не развращай мужиков-то! — остерёг я. — Они мне пахарями нужны, а не пропойцами.
— Так ведь целый год, считай, нечем занять, — развел руками Дерюгин. — Ну там, грибы, ягоды собираем, рыбу промышляем, понятное дело. Рыба хороша тут. Но то, когда тепло. А зимой-то что делать? Иные просто лежат, в потолок смотрят, иные… две бабы вот рожать собрались и то польза. А впереди таких ещё год или два. Как хочешь, а не выдержат они безделья. Сопьются или в Нижний острог сбегут, или к дикарям в жила подадутся.