Быстрее империй
Шрифт:
Отложив готовый рисунок с реальной панорамой города, я прикрепил к мольберту другой и дал волю фантазии.
Набережная, что шла от крепости к мысу, не имела названия и была пока совершенно пуста.Городской минимализм явно требовалось разбавить чем-нибудь вычурным. В стиле барокко или готики. Я попытался нарисовать по памяти здание парламента Британской Колумбии, но у меня получился скорее Парижский Дом Инвалидов.
— И всё же чего-то не хватает, — произнёс я, грызя держатель графита.
Лёшка поворошил уголья, поправил прутики с мясом и подошёл ко
— Может быть, храм добавить? — предложил он, и возвращаясь к шашлыкам, пропел что-то вроде «Кольщик наколи мне купола».
— А ведь верно, — согласился я. — На заднем плане золочёные купола смотрелись бы, пожалуй, неплохо.
Парой штрихов я перенёс задумку на лист. Купола выглянули из-за однообразных фасадов. Город сразу преобразился, появилась перспектива, объём.
— Эх, красота-то какая! Лепота!
Тропинин фыркнул.
— Тебе что, церковь всего лишь украшение? — спросил он от костра. — Вроде стеклянных бус на шее индейской женщины?
— Видишь ли, тут та же история, что и с империей. Мне нравятся декорации, но я не в восторге от содержания.
Добавив к панораме ещё один форт на мысе, я украсил набережную фонарями и пальмами. Потом, вспомнив давний разговор, соскоблил ножом пальмы и нарисовал сакуры.
— Вот теперь совсем хорошо.
Я снял лист с мольберта и повернул к Тропинину.
Лёшка спорить не стал. Вздохнув, откупорил бутылку с вином, разлил по кружкам, а когда я присел рядом, протянул мне прутик с жареным мясом.
— Вообще-то шампур должен быть металлическим, чтобы проводить тепло, — сказал он. — В этом весь смысл.
— Надо будет в следующий раз взять пару трофейных шпаг, — предложил я. — Только кровь с ржавчиной отскоблить.
Лёшка даже не улыбнулся. Последние дни он ходил хмурым, пребывал в какой-то растерянности. Сперва размышлял молча о чём-то, делал какие-то заметки, что-то прикидывал, а спустив на воду первую из серийных шхун, приостановил работы на верфи.
Я подумал, что теперь с глазу на глаз он, наконец, выложит, что его беспокоит, тем более что здесь вдали от лишних ушей можно не сдерживать себя в терминологии и в отсылках к событиям ещё не происшедшим. Я не ошибся.
— Плохо движется дело, — пожаловался Лёшка. — Народ тёмный. Опытных корабелов дюжина, не больше, остальные только топором махать научились, но о строительстве понятие имеют слабое. Ждут подсказки, совета. Мастера разрываются, а поделать мало что могут. Туда метнёшься, здесь работа встанет, сюда вернёшься, там неладно окажется. Постоянно приходится поправлять, переделывать. Фактически одни мастера и работают. А у них старым способом по кораблю в год будет выходить, не больше.
— Но ведь мы смогли построить три шхуны за каких-то неполных пять месяцев!
— Тогда азарт был, да и весь город считай помогал. Многие вопросы по наитию решали. А теперь по образцу работать надо — рутина. Плюс Кузьма со своими людьми ушёл с верфей.
Кузьма ушел правильно и с моего одобрения. Он взял на себя всю плотницкую и столярную
— Что же тут сделаешь? — пожал я плечами. — Наши парни привыкли бить зверя.
— Я тут подумал, — не очень уверенно начал Лёшка. — Унификация дала свой выигрыш, и опыт кое-какой я приобрёл. Но, как считаешь, а не замутить ли нам поточное производство?
Я чуть вином не поперхнулся. Поточное производство, оно же потогонное. Я воспринимал его не иначе, как средство высасывать кровь из пролетариата. Сразу вспомнился фильм Чарли Чаплина, где его маленького персонажа затягивает в шестерёнки конвейера. Машина задаёт ритм и правит людьми. Выхолащивает человеческие отношения. Но даже не солидарность с пролетариатом вызывала внутренний протест. Нет его, пролетариата. И машин тоже нет. Вот в чём дело. Лёшкино предложение выглядело настолько утопическим, что я не сразу нашёл, что возразить. Похоже, первые успехи вскружили товарищу голову, и он утратил разумную меру.
— Сейчас не то время, — пожал я плечами. — Даже в двадцатом веке конвейерным способом строили разве что моторные лодки. Ну, или транспорты типа «Либерти», так то во время войны.
— Самоё то время! — горячо возразил Лёшка. — Не думай, что конвейер изобрёл Форд. На Арсенале средневековой Венеции поточным методом как раз и строили корабли. «Квантум сатис», то бишь, в любых нужных количествах.
— Откуда ты знаешь? Погоди Не отвечай! Дай-ка я догадаюсь! Увидел на канале «Дискавери»?
— Ну и незачем ёрничать, — пожал плечами Лёшка.
Пока челюсти пережёвывали сочное мясо, мозги по привычке принялись просчитывать идею, какой бы глупой она ни выглядела.
— Ну, допустим, твоя Венеция обладала избытком финансов, рабочей силы и кадрами. Она ведь в период расцвета корабли строила, а не во время чумы, так сказать? А что мы?
— Расцвет себя не заставит ждать, — провозгласил Тропинин.
— Ты собираешься организовать конвейер без механизмов? У нас ведь пока даже доски вручную трут и нет оснований считать, что дело продвинется в ближайшую сотню лет.
— Я так понимаю, что производительность повышается не столько механизацией, сколько правильной организацией труда. Не машины порождают конвейер, а конвейер машины. Ведь разложение на элементарные операции — первый шаг к механизации. Очень трудно придумать механизм, который бы за тебя строил от и до, но стоит разложить процесс на элементы и дело пойдёт.
— Ну, до механизации нам всё же далеко, а где ты собираешься брать людей?
— Так ведь в том-то и штука! — воскликнул Тропинин. — Конвейер позволяет использовать неквалифицированный труд. В этом одно из его основных преимуществ. Сколько времени нужно, чтобы выучить корабельного мастера? И десяти лет не хватит. Вон как мы мыкаемся с этими мужиками, хоть они и плотники через одного. А чтобы присобачить конкретный тимберс к конкретному шпангоуту много умения не требуется. Раза два показал человеку, он и перенял.