Быстроногий олень. Книга 2
Шрифт:
Собаки были крупные, сильные, нарта быстро неслась по снежному насту. К вечеру путники одолели небольшой перевал, въехали в долину реки. Порой они становились на нарту, внимательно осматривались, жалели, что отпустили пастуха из бригады Майна-Воопки слишком рано.
— Еще, пожалуй, заблудимся, — невесело сказал Ковалев, — судя по тучам, пурга будет.
Журба тревожно осмотрел небо. Из-за темно-синих ярусов Анадырского хребта выползали черные языки мохнатых туч.
— Не нравятся мне эти медвежьи лапы над нами, — сказал Ковалев, показывая на тучи.
— Ну-ка, дай мне остол, — сказал Сергей Яковлевич и сел каюрить.
Остановив собак, он ласково погладил каждую по голове, протер рукавицами их заиндевелые морды, почистил лапы, отрывая от них намерзшие шарики снега. Собаки ласково смотрели на каюра, громко лаяли, рвались вперед.
Поправив на передовиках алыки, Ковалев взял в руки остол, крикнул: «Ха!» Упряжка с места рванулась вперед.
— Надо во что бы то ни стало до начала пурги попасть в стойбище, — сказал Ковалев.
Но стойбища в этот день им найти не удалось. Началась пурга. Ковалев и Журба шли пешком, помогая собакам переваливать через сугробы.
Порой Ковалев останавливал собак, отходил от нарты на несколько метров влево, вправо, пытаясь найти правильный путь. Журба крепко держал нарту, чтобы не ушли собаки. Он то и дело прикладывал к залепленному снегом лицу рукавицу, пытаясь защитить его от беспощадного ветра.
Когда собаки выбились из сил, Ковалев под вой метели закричал в самое ухо Владимира:
— Будем искать пристанища!
«Пристанище! — подумал Журба. — Шутка сказать — найти пристанище; поищи его в этом аду».
Остановившиеся собаки мгновенно свернулись в калачик и их тут же засыпало снегом.
Ночь еще не наступила. В белой мгле Журба с трудом различал, что делает Ковалев. Взяв с нарты лопату, он подошел к сугробу и начал копать. Владимир придвинулся вплотную к нему. Яму заносило снегом. Владимир принялся разгребать ее ногами. С большим трудом они докопались до кустарника. «Ага, так это не сугроб, а речной берег», — подумал Владимир. Сергей Яковлевич пытался понять, куда загнуты рекой кусты, чтобы определить направление течения. Владимир тоже принялся ощупывать заснеженный кустарник.
— На речке стоим, сейчас проедем еще немного вверх — может, стойбище найдем, — крикнул Ковалев в лицо Владимиру.
Журба ободрился, принялся тормошить собак.
Собаки с трудом сдвинули нарту. Поднявшись вверх по реке, они остановились снова. Владимиру показалось, что здесь сравнительно тише.
— Удачное место нашлось! — закричал Сергей Яковлевич. — Огромный сугроб! Происходит завихривание, и мы как бы в пустой бочке!
Вскоре Ковалев и Журба принялись копать в снежной стенке сугроба углубление. Лопата была одна. Ковалев откалывал глыбы снега, а Журба складывал их полукругом с наветренной стороны. Они не могли сказать, как долго строили себе укрытие от пурги, но убежище все же было сделано. Когда залепило снегом все дыры, стало возможным зажечь свечу. Потом путники еще дальше
— Я вижу, ты уже совсем стал полярным волком! — устало сказал Ковалев, вытирая мокрое лицо концами шарфа.
— Привык, — спокойно, не без достоинства отозвался Журба.
Прежде чем разжечь примус, они выколотили кухлянки от снега, разостлали на полу оленьи шкуры.
Когда чайник вскипел, началось самое приятное — чаепитие.
— Это награда за труд! — и Журба с блаженством охватил горячую кружку руками. — Нелегко соорудить такой дворец в пургу!
— Пастух, наверное, уже давно прискакал в свое стойбище. Волноваться за нас будут, искать поедут, — невесело сказал Ковалев, наливая в свою кружку кипятку.
Секретарь не ошибся: в стойбище Майна-Воопки люди действительно волновались. Бригадир послал пять пастухов на розыски Ковалева и Журбы, сам с остальными пастухами отправился в стадо. В пургу бригадир был особенно бдительным: в такое время чаще всего можно было ждать нападения волков на стадо.
Из мужчин в стойбище остался только один Воопка. В очаге его была большая радость — родилась дочь. Поэтому Майна-Воопка и оставил брата дома.
Вздрагивал от толчков ветра полог. Мигало в лампе пламя. Скрипели палки остова яранги.
— Ой, как дует! — тревожно сказала Кычав и тут же снова склонилась над уснувшей дочерью. Осторожно, чтобы не разбудить своим дыханием малютку, Воопка всматривался в ее крошечное личико. Нежная улыбка не сходила с его лица. Жена его брата Унмынэ, облокотившись о колени, обхватив лицо руками, смотрела на счастливых родителей и их ребенка и тоже улыбалась. В их дружном, мирном очаге, состоявшем из двух семей, появилась новая жизнь, новая радость.
— Спит. Наверное, сон хороший видит… как будто улыбается, — тихо сказал Воопка.
А пурга все дула. Остов яранги трясло еще сильнее.
— Ничего! Скоро в теплом, крепком доме жить станем, — мечтательно промолвил Воопка. — В таком доме Мэвэт сейчас живет. Стен его не раскачает пурга, как качает нашу ярангу. Хорошо в новом доме ребенку будет. Мы ей красивую кроватку поставим.
— Возле печки поставим, — живо отозвалась Кычав, — там тепло девочке будет, не простудится. И нашу большую кровать тоже поставим.
— А где наша кровать будет? — спросила Унмынэ. — Или мы перестанем жить одним очагом?
— Что ты, что ты! — замахал руками Воопка. — Мы по-прежнему станем жить одним очагом. Мы, с братом уже давно договорились об этом.
Унмынэ облегченно вздохнула и тихо сказала:
— Мы с мужем не сможем жить без вас, мы от тоски помрем, если одни останемся.
— Нет, нет, вместе, обязательно вместе жить, надо, — повторил Воопка. — У нас будет очень хороший дом. Ого! Я сам могу сделать новое жилище. Мой друг Фомичев передал моим рукам свое уменье. Мои руки привычными стали для этой работы.