Быть честным перед Богом
Шрифт:
С максимальной краткостью и точностью новозаветное учение выражается в первом стихе Евангелия от Иоанна. Но мы должны быть столь же точными в переводе этих слов. Греческий текст гласит: . Английская Authorized Version передает это словами: .“И Слово было Бог” [148] . При этом действительно получается, будто “Иисус” и “Бог” — это тождественные взаимозаменяемые слова. Но тогда в греческом тексте слово “Бог” должно было бы стоять с артиклем , а не просто . Однако апостол Иоанн говорит и не о том, что Иисус — “божественный” человек в том ли смысле, который был известен в античном мире, или в том, какой употребляли представители либеральной теологии. Тогда он употребил бы слово . Греческий оригинал тщательно избегает и того, и другого. На другом языке передать это одним словом невозможно, но Новая Английская Библия, как мне кажется, вполне точно передает смысл: “И чем был Бог, тем было и Слово” (“And what God was, the Word was”). Другими словами, кто смотрел на Иисуса, тот видел Бога — ибо “видевший Меня видел Отца” (Ин. 14:9). Он был полным выражением Бога, Его Словом. Через Него, как ни через кого иного, говорил и действовал Бог. Кто встречал Его — тот встречался с Богом, Который спасает и судит. Именно об этом свидетельствовали апостолы. В этом Человеке, в Его жизни, смерти и воскресении они познали дело Господне; и на языке своей эпохи они, как и сотник у креста, исповедали: “Истинно Человек Сей был Сын Божий” (Мк. 15:39). Это был не просто человек — Он стал окном туда, где действует Сам Бог. Ибо “Бог был во Христе, примиряя с Собою мир” (2 Кор. 5:19) [149] .
148
Такова
149
Этот стих апостола Павла мы цитируем по переводу Нового Завета под ред. епископа Кассиана (Лондон, 1970), который в данном случае точнее Синодального передает греческий оригинал и соответствует английскому переводу, на который ссылается автор.
Существенные разногласия вызывает вопрос о словах, которые в Евангелиях Иисус говорит Сам о Себе. Нам часто предлагают признать божественность Иисуса на основании этих слова, и расхожий аргумент при этом таков: “Человек, который все время заявляет, что он — Бог, должен быть либо Богом, либо безумцем или шарлатаном (aut deus aut malus homo)”. А прочитав евангельское повествование, действительно трудно заподозрить Иисуса в безумии или лукавстве. Значит, ясно, что Он — Бог.
Но меня не удовлетворяет такое доказательство. В Евангелиях ни один из учеников Иисуса не признает Его на том основании, что Он объявляет Себя Богом; и апостолы никогда не заявляли: “Этот человек объявил Себя Богом, поэтому вы должны в Него верить”. Напротив, Иисус неоднократно на разные лады повторял: “Если Я Сам свидетельствую о Себе, если Сам славлю Себя — не верьте мне” [150] . И вопрос о том, называл ли Себя Иисус когда-либо Сыном Божиим (и уж тем более — Богом), в действительности остается открытым [151] . Возможно, Он не возражал, когда это говорили другие, но Сам Он предпочитал называть Себя “Сыном Человеческим”. В Евангелии от Марка (14:61-62) говорится, что на вопрос, заданный Ему судьями: “Ты ли Христос, Сын Благословенного?” — Он ответил коротко: “Я”. Но в параллельном месте у Матфея (Мф. 26:63-64) Он дает уклончивый ответ: “Ты сказал” (как отвечает Он во всех Евангелиях на вопрос Пилата), а что за выгода была Матфею смягчать свидетельство Иисуса о Себе? [152] Мы не можем знать наверняка, какие титулы усваивал Себе Сам Иисус, поэтому мудрее будет последовать примеру апостолов и не на титулах основывать свою веру. Апостольская проповедь состояла в том, что “Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли” (Деян. 2:36). Иными словами, посредством Воскресения Бог утвердил и запечатлел, что через этого Человека говорил и действовал Он Сам, окончательным и решающим образом. Он облекся всецело и совершенно в человека Христа Иисуса, в Котором обитала вся Его полнота (Кол. 1:19). Чем был Бог, тем было и Слово.
150
См.: Ин. 5:31; 8:54; ср. 8:13-14, 18.
151
Косвенно он даже отрицал, что Он Бог: “Что ты называешь Меня благим? Никто не благ, как один только Бог” (Мк. 10:18).
152
Я думаю, что в оригинальном тексте Марка было нечто вроде “Ты сказал, что Я”. Матфей сократил это до “Ты сказал”, ответ у Марка впоследствии стал более кратким (и более ильным): “Я”. См. мою книгу “Иисус и Его пришествие” Robinson J.A.T. Jesus and his coming: The emergence of a doctrine. ..., 1957. P. 43-51).
Через все Евангелия проходит красной нитью некий парадокс: Иисус не заявляет никаких собственных притязаний, но в то же время Он заявляет о грандиозном значении того, что Бог совершает через Него и только через Него. Ответить на Его призыв — значит ответить Богу; отвергнуть Его — значит отвергнуть Бога. И четвертое Евангелие просто подчеркивает этот парадокс (а вовсе не представляет, как часто говорят, совершенно иную картину высказываний Иисуса о Себе), когда сочетает слова Иисуса: “Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего” (Ин. 5:19) — с бескомпромиссным утверждением: “Никто не приходит к Отцу, как только через Меня” (Ин. 14:6). Иисус никогда не утверждает: Я и есть Бог; однако Он всегда утверждает, что во всей полноте несет Бога.
Этот парадокс [153] и должен стать отправной точкой нашей новой христологической интерпретации. Вот как передается суть служения Христа в четвертом Евангелии: “Иисус... возгласил и сказал: верующий в Меня не в Меня верует, но в Пославшего меня; и видящий Меня видит Пославшего Меня” (Ин. 12:44-45). Иными словами, Иисус открывает Бога благодаря Своей совершенной прозрачности, как будто Он “сам по себе” — ничто. Для Тиллиха в этом критерий истинности христианского утверждения о том, что Иисус является окончательным откровением Бога:
153
Его подчеркивает также Д. Байи в своей книге “Бог во Христе” (см.: Baillie DM. God was in Christ. An essay on incarnation and atonement. L, 1948. P. 125—132).
“Вопрос об окончательном откровении — это вопрос о посреднике откровения, который преодолевает собственные конечные возможности, принося в жертву их — и себя вместе с ними. Носитель окончательного откровения должен отказаться от своей конечности — не только от своей жизни, но и от своих конечных сил, познаний, совершенств. Этим и подтверждается, что он — носитель окончательного откровения (“Сын Божий” в классических выражениях). Он стал совершенно прозрачным для тайны, которую являет собой. Но чтобы совершенно отказаться от себя, он должен совершенно обладать собою. Обладать же — а значит и пожертвовать — собою совершенно может лишь тот, кто нераздельно и неразрывно соединен с основой своего бытия и смысла. В образе Иисуса как Христа мы видим образ человека, который обладает этими качествами, человека, которого поэтому можно назвать посредником окончательного откровения” [154] .
154
Tillich P. Systematic theology. Chicago, 1959. Vol. 2. P. 148.
Так мы приходим к тому, что только на Кресте Иисус может являться носителем окончательного откровения и воплощением решающего действия Бога. Именно “Христос распятый” — “Божия сила и Божия премудрость” (1Кор. 4:23-24). Ибо именно в этом предельном самоотказе, в любви “до конца” (Ин. 13:1) Иисус столь совершенно соединяется с Основой своего Бытия, что может сказать: “Я и Отец — одно... Отец во Мне и Я в Нём” (Ин. 10:30, 38).
В Иисусе, и только в Иисусе мы не видим ничего от самости, но лишь крайнюю, безусловную любовь Божию. Он как будто совершенно опустошил Себя от всего своего, чтобы понести “имя выше всякого имени” (Фил. 2:5-11) и стать откровением славы Отца (Ин. 17:4-5), ибо это имя и эта слава есть просто Любовь. Я убежден, что только “кенотическая” [155] христология, основанная на этой концепции самоопустошения, может сколько-то удовлетворительно выразить соотношение божественного и человеческого во Христе [156] . Но фатальная слабость супранатуралистического варианта этой христологической теории заключается в том, что Христос в ее изображении отбрасывает именно те атрибуты трансцендентности, которые делают Его откровением Бога [157] . Ведь здесь предполагается, что Он должен отбросить Свое всемогущество, всеведение и прочие “сверхчеловеческие” качества, чтобы стать истинным человеком. На самом же деле всё наоборот: Он, чтобы открыть Бога, отказывается не от Своего Божества, но от Себя Самого, от всякого желания сосредоточить внимание на Себе, от всякого стремления “быть равным Богу” (Фил. 2:6). Ибо именно в Своем уничижении, в Своем совершенном самоотказе ради других в любви Он раскрывает и являет Основу человеческого бытия как Любовь.
155
От греч. —
Довольно обширный компендиум соответствующих патриотических текстов см.: Тареев М.М. Уничижение Христа Основы христианства.— Т. 1: Христос. Сергиев Посад, 1908. С. 7—134.
156
См., в частности, прекрасную разработку этой темы в книге: Forsyth Р.Т. The person and place of Jesus Christ: L., 1909. P. 313-316.
157
См. уничтожающую критику Д. Байи (Baillie D.M. God was in Christ. P. 94—98), а также А. Рэмзи (Ramsey AM. From Gore to Temple. L, 1960. P. 30—43).
КЕМ ДЛЯ НАС СЕГОДНЯ ЯВЛЯЕТСЯ ХРИСТОС?
Это та христология, как я понимаю, разработку которой намечал Бонхёффер. Об этом свидетельствуют его тюремные записки, полные мучительных раздумий. Описывая процесс усиливающейся секуляризации и взросления человечества, вступления его в эпоху, когда люди учатся обходиться без Бога, он говорит в уже цитированном отрывке, что христиане должны приветствовать этот процесс.
“Бог дозволяет вытеснить Себя из мира на крест, Бог бессилен и слаб в мире, но именно в этом и только через это Он с нами и помогает нам. Из Мф. 8:17 совершенно явно следует, что Христос помогает не благодаря Своему всесилию, но благодарил Своей слабости, Своим страданиям!.. Религиозность указывает человеку в его бедах на могущество Бога в мире, Бог — deus ex machina. Библия же указывает человеку на бессилие, на страдание Бога; помочь может лишь страждущий Бог” [158] .
158
Бонхёффер Д. Сопротивление и покорность. С. 136.
И далее он переходит к краткому наброску христологии. Всё, что он оставил нам в этой области, — единственный отрывок, но в нём уже как бы содержится план целой книги, которую не суждено было написать:
“Кто есть Бог? Не в первую очередь универсальная вера в Бога, во всемогущество Бога и т.п. Это не подлинный опыт богопознания, а кусочек продолженного мира. Встреча с Иисусом Христом. Опыт того, что здесь задано обращение всего человеческого существования в том, что Иисус “существует только для других”. То, что Иисус “существует только для других”, есть трансцендентный опыт! Только из свободы от себя самого, из “существования для других” вплоть до смерти вырастает всемогущество, всеведение, вездесущность. Вера есть причастность к этому бытию Иисуса. (Вочеловечение, Крест, Воскресение.) Наше отношение к Богу не есть “религиозное” отношение к высшему, могущественному, всеблагому существу — это не настоящая трансцендентность; наше отношение к Богу есть новая жизнь в “существовании для других”, в причастности к бытию Иисуса. Не бесконечные, невыполнимые задачи, но ближний, причем всякий раз тот, кто рядом, — это и есть трансцендентность. Бог в обличье человека! Не в обличье животного, как в восточных религиях, — нечто чудовищное, хаотическое, далекое, нагоняющее ужас; но и не в облике абстрактных понятий Абсолютного, метафизического, бесконечного и т.д.; но и не греческий богочеловеческий персонаж “человека в себе”, нет, а “человек для других”! Вот почему распятый. Человек, живущий из трансцендентности” [159] .
159
Там же. С. 144
Иисус — это “человек для других”, Тот, в Ком любовь одержала полную победу, Тот, Кто предельно открыт Основе своего бытия и предельно соединен с нею. А эта “жизнь для других в причастности к бытию Иисуса” и есть трансцендентность. Ибо здесь, в любви “до конца”, мы встречаемся с Богом, с предельной глубиной нашего бытия, с безусловным посреди обусловленного. Именно это подразумевают новозаветные выражения “Бог был во Христе” или “чем был Бог, тем было и Слово”. Поскольку Христос был целиком и полностью “Человеком для других”, поскольку Он был любовью — Он и был “одно с Отцом”, ибо “Бог есть любовь”. Но по этой же самой причине Он был всецело человеком, в высшей степени человеком, сыном человеческим и слугою Господним. Он воистину был “одним из нас”, и символ рождения от Девы по праву может означать только то, что значит он в четвертом Евангелии (если сказанное там относится и к Христу, и к христианам [160] ), т.е. что вся Его жизнь — это жизнь, рожденная “не от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога”. Он подлинно не “от мира сего”, Он — “от любви”. Бог — источник Его бытия: жизнь Его действительно зачата от Святого Духа и поддерживается Духом. Но от этого Он не перестает быть “истинным Человеком”; напротив, Он “истинный Человек” в самом подлинном смысле слова. В человеке Христе Иисусе глубина и основа всего нашего бытия явлена и открыта как Любовь, она как бы изведена из глубины на поверхность, на уровень “плоти” [161] . Жизнь Бога, окончательное Слово Любви, которым все стоит (Кол. 1:17), полностью, безусловно и безоговорочно воплощается в жизни Человека — человека для других и человека для Бога. Он совершенный человек и совершенный Бог — не как смесь масла и воды, естественного и сверхъестественного, но как воплощение (посредством послушания) “трансцендентного среди нашей жизни”, трансцендентности любви.
160
Ин. 1:13. Альтернативное прочтение этого стиха (“Который... родился”) менее убедительно. Однако см. Barret C.K. The Gospel according to St John. (London, 1955. P. 137—138): “Нет оснований считать, что этот стих прямо говорит о рождении Иисуса; но возможно, что Иоанн здесь намекает на рождение Иисуса и утверждает, что рождение христиан, проистекающее лишь из Божьей воли, следует образцу рождения Самого Христа”.
161
Ин. 1:14. Я уверен, что апостол Иоанн именно об этом говорит в словах , а вовсе не о том, что подразумевается более поздним термином “инкарнация” (воплощение), будто нечто извне пришло и внедрилось в “плоть”. Пролог Евангелия от Иоанна, если читать его без супранатуралистических очков, столь же мало нуждается в “демифологизации”, сколь и прочие части Нового Завета.
И когда мы говорим, что в Нём человек находился в полном единении с Основой своего бытия, это означает, что между личностью Христа и делом Христа, между воплощением и искуплением (воссоединением человека с Богом) в конечном счете нет различия. Это и выражено в новозаветной фразе “Бог был во Христе, примиряя с Собою мир”. Учение об искуплении вовсе не сводится к своему супранатуралистическому варианту, изложенному в виду крайне идеологизированной и достаточно сомнительной сделки между сторонами, именуемыми “Бог” и “человек”, которые надо как-то свести вместе, для чего, по словам Ансельма [162] , Бог и сделался человеком. Во всяком случае, весьма многое в этой мифологической драме представляется искажением того, о чём говорит Новый Завет, — достаточно вспомнить о выкупе, уплаченном диаволу, или об идее, что Отец наказал Сына вместо нас. Но если бы она и была вполне христианской по содержанию, то всё же весь этот сюжет о сверхъестественном Существе, спускающемся с небес, чтобы “спасти” человечество от греха (наподобие человека, сунувшего палец в стакан с водой, чтобы выручить из беды барахтающееся насекомое), неизбежно представляется неправдоподобным современному “совершеннолетнему” человеку, который больше не может верить в такого deus ex machina. Однако люди церкви упрямо продолжают объяснять Искупление в подобных выражениях, изображая его в виде соглашения двух персонифицированных сторон: “Отношения между Богом и человеком были нарушены первородным грехом. Человек не мог собственными усилиями вытащить себя из бездны греха, поэтому вся надежда оставалась на Бога. Однако это мы отпали от Бога, а потому сами должны были поправить положение. Дело казалось безнадежным. Но Бог нашел выход из положения. Во Христе Он Сам стал человеком и уже как человек примирил нас с Собой”.
162
Ансельм, архиепископ Кентерберийский (1033—1109) — один из крупнейших представителей схоластической теологии, автор рационалистического трактата “Почему Бог вочеловечился”.