Быть драконом

Стерхов Андрей

Нет, он не повалился набок. Не взвыл от боли. Ничего такого. Он просто прекратил рвать горло жертвы (там голова уже практически отделилась от тела) и с холодным недоумением глянул на меня. Потом принял в грудь пятую пулю, увернулся, ловко отскочив в сторону, от шестой и седьмой, а когда я полез за новой обоймой, сам перешел в наступление.

Он не бежал. Приближался шагом. Замер метрах в трех и, зловеще виляя хвостом, медленно и плавно наклонил голову влево, а затем – со столь же изуверской пластичностью – вправо. Казалось, он хотел повнимательней рассмотреть своими горящими глазами, что это за чудило такой шмаляет в него всякой ерундой. А когда рассмотрел, стал поджимать задние

лапы, готовясь к прыжку. Все это он делал безмолвно – ни рыка, ни лязга зубов, ни утробного рычания. Жутковатое зрелище.

Попадись ты мне в Ночь Полета, разорвал бы я тебя, зверь, как бобик грушу для клизмы, подумал я, не отводя взгляда от его желтых глаз.

К той секунде уже понял, что пули мне не помогут. Что здесь они не катят. Пусть серебряные они, пусть заговоренные – но не катят. Нужно было пробовать что-то другое.

И я попробовал.

Отшвырнув в клумбу безотказный, но в данной ситуации бесполезный кольт, провернул медное кольцо на левом безымянном, после чего, наложив друг на друга ладони с растопыренными пальцами, сотворил Решетку Зигмунда.

Зверь пробил это магическое препятствие с ходу. Легко пробил. С такой легкостью ребенок пробивает каблучком корку льда на луже после первого ночного заморозка. Тем не менее, когда волк пролетел сквозь дыру, я, провернув кольцо теперь уже на правом безымянном, поднял от земли до неба точно такую же решетку.

На этот раз сработало.

Волк на излете движения ткнулся в препятствие перемазанной в крови мордой и рухнул наземь.

– Схлопотал! – обрадованно воскликнул я и показал ему средний палец.

А волк ничего – вскочил, тряхнул головой, как боксер после нокаута, отошел чуть назад и повторил прыжок.

Я не стал горячиться. Дождался мгновения, когда он разорвет грудью сияющие прутья, и только тогда, что есть сил сжимая в ладони заколку для галстука, на одном дыхании проорал:

Моя мысль иного толка Остановит злыдня-волка. Клин кругом, куда ни кинь. Заклинаю зверя: сгинь!

Его морда была от меня уже на расстоянии вытянутой руки, когда, разорвав ткань Пределов, посреди двора возник круговорот Волчьей Ямы.

Зависший в воздухе зверь сопротивлялся яростно, он, пытаясь вырваться, изо всех своих недюжинных сил перебирал лапами, но с затягивающей бездной ему было не совладать.

Миг.

Другой.

И Запредельное всосало его без остатка.

Я сперва разыскал среди георгинов пистолет, сунул в кобуру, только потом подошел к трупу.

Первая мысль, которая пришла в голову: хорошо, что не завтракал. А вторая была такой: славно он умер – как воин, с оружием в руках.

Как только я подумал об оружии, сразу посмотрел на правую руку покойного. А ножа-то в ней как раз и не оказалось. Я не поверил собственным глазам, закрыл их, открыл – нет ножа. Пропал куда-то. Приличный такой тесак с широким лезвием. То ли десантный, то ли охотничий. Я не мог ошибиться – был нож. Был, а теперь не стало. Раскрытая ладонь мертвеца была пуста. Но, правда, не совсем – в ней что-то блестело. Что-то мелкое и круглое, похожее на чешуйку крупной рыбы. Уже догадавшись, что это такое, я присел на корточки. И убедился в очевидном. Это действительно была монета. Советская. Двухкопеечная. Лежала решкой вверх.

Почему-то мне в тот миг подумалось о том, что, когда кто-то получает в подарок нечто колющее или режущее, он должен обязательно сунуть дарителю монету. Таков обычай.

Подумал, выкинул из головы и направился к машине.

Рассиживаться было некогда –

мертвому уже не поможешь, нужно живых спасать. В первую очередь Леру. Домбровского – во вторую. Он, конечно, клиент и все такое, но все же – его после Леры. Он-то сам во всем виноват: полез, куда не звали, соврал, когда правду требовалась сказать. Кругом виноват. А вот девушка, которой я сдуру всучил краденый амулет, может стать невинной жертвой. И это было бы несправедливо.

Я, конечно, надеялся на то колечко-оберег, которое Лера приняла от меня на Восьмое марта да в пупок пристроила, но все равно переживал.

По дороге в город пытался понять, кем именно был канувший в Запредельное волк. Уж точно не натуральным волком. Натуральный бы сдох после первых же выстрелов. Как, впрочем, и Наказанный – человек, навсегда превращенный в волка. Классическим вервольфом этот зверь тоже не мог быть. Ведь что такое классический верфольф? Это существо Пределов с обликом волка и сознанием человека. Да, с каждым очередным превращением сознание человека все больше вытесняется звериным, но тем не менее этот озверевший человек остается посюсторонним существом и магия, под воздействием которой он находится, запросто разрушается серебряными пулями. Мои пули были из серебра. Волку вреда они не причинили. Вывод – это был не вервольф.

И тогда уже – не гексенвольф.

Как известно, разница между вервольфами и гексенвольфами заключается в том, что последние находятся под воздействием силы особых колдовских талисманов: кольца или амулета, но чаще всего пояса из шкуры волка, который крепкой цепью удерживает вызванного заклятием духа звериной злобы. Это отвратительное создание из темных глубин Запредельного обвивается вокруг души человека и своей энергией держит ее в неволе. Но такой отвратительный симбиоз духа и человека разрушается заговоренными пулями. В данном случае этого не произошло. Значит, не гексенвольф.

Оставалось грешить на преданного проклятию демона в образе волка. Вот кто действительно силен, вот для кого заколдованные пули не страшны. Правда, и тут есть один непонятный нюанс. Наказанный демон охотится на людские души после заката и до третьих петухов. С первыми лучами уходит туда, откуда вырвался. А тот, который перегрыз горло Нигматулину, шустрил при свете солнца. Это как понять? С ходу – трудно. Нужно думать.

Проезжая мимо музыкального театра, я глянул на часы. Было уже пять минут одиннадцатого, и я позвонил в офис. К телефону моя распрекрасная помощница не подошла. Мне это не понравилось, но паниковать раньше времени не стал, решив, что до сих пор еще работает в музее по моему заданию. Успокаивая себя этим, набрал номер ее сотового. Но и тут меня ожидала неудача – Лера не отозвалась. Тогда я позвонил Домбровскому. Красивый женский голос ответил, что телефон абонента отключен. На похоронах абонент, сообразил я и сунул трубу в карман.

В общем, прибыл я в офис, находясь в полном неведении о состоянии здоровья своих подопечных, и около получаса метался по кабинету, как разъяренный лев по клетке. Потом взял себя в руки и занялся кольцом Альбины. Окурил его коркой апельсиновой и прочитал ему тот добрый стишок поэта Хмельницкого, который когда-то давно читал Альбининому племяннику Мишке:

А еще зверей Пробивает дрожь Оттого, Что мы с ними Поладили! Вон Черепаха… Говорят, Это Еж, Которого часто Гладили.