Быть драконом

Стерхов Андрей

– И, видимо, завистник?

– Угадал. Завидует и, всячески интригуя, стремится занять место брата.

– Ага, начинаю врубаться. – Почесав затылок, я выстроил логическую цепочку: – Если драконы втайне от всех сами сотворили Вещь, а Жан отдал им охрану Вещи на откуп, согласившись при этом на их условия, то тогда Жан – либо дурак, либо предатель. Следовательно, долой Жана с трона, даешь на трон Поля. Так?

– Вот именно, – подтвердил мою версию Тнельх. – Только ничего у него тогда не вышло. Создали Черные и Белые совместную комиссию

для проверки, год проверяли-заседали, но никаких доказательств, что мы причастны к сотворению Вещи, не нашли. Неудачник целый год ниже травы, тише воды себя вел. Казалось, навсегда заткнулся. Ан нет. Недавно очухался и новую, как ты говоришь, бочку погнал. Теперь заявляет, что драконы собираются все части Вещи собрать воедино. Якобы есть у него такие сведения. И, дескать, сведения на этот раз точны.

– А для чего это нам нужно – Вещь в кучу собрать?

– Он утверждает, что драконы планируют установить свою власть над миром людей.

– Вот урод! – выругался я.

– Не то слово, – поддержал меня Тнельх. – Мудрецы, как узнали, сразу шушукаться собрались. Ночь кумекали, к утру разработали экстренный план мероприятий по противодействию посягательствам на доброе имя драконов. Один из пунктов – внеплановая проверка всех Тайников. Сказано – сделано, и вот я здесь. Еще вопросы есть?

Я мотнул головой – нет. Не было у меня вопросов. Все мне стало теперь предельно ясно.

За разговором мы дошли до машины, а когда благополучно загрузились, я первым делом позвонил Ашгарру и сказал ему, чтобы не дергался, после чего завел двигатель и уточнил у Инспектора:

– Сразу на То Самое Место или вначале пообедать?

– Делу – время, брат, потехе – час, – так ответил Тнельх.

– Как скажешь, брат. К Тайнику так к Тайнику.

Какое-то время ехали молча: я обдумывал новость, Тнельх рассматривал город. Потом я вспомнил об обязанностях хозяина и, соблюдая декорум, спросил:

– Как доехал, брат?

– Нормально, – ответил Инспектор. – Долетел без происшествий.

Понятно, что он имел в виду самолет, но все же эта фраза немного напрягла. В устах онгхтона слово «долетел» прозвучало по-особенному.

Интересно, одного потерял или двоих? – размышлял я, поглядывая на Тнельха через зеркало. Если одного, то еще ничего – есть с кем разделить печаль.

Но затем, прикинув хвост к носу, решил: нет, наверное, лучше все-таки одному остаться, так легче все забыть, так проще смириться с потерей.

Мне доводилось несколько раз встречаться с онгхтонами, поэтому манера общения с ними у меня была выработана и заключалась в том, чтобы не делать никаких скидок, относиться как к полноценным драконам и ни в коем случае не жалеть. Не нуждаются, по моему мнению, онгхтоны в жалости. Жалость унижает. Меня бы унизила.

– Ну как тебе Город? – спросил я, когда мы переезжали Реку по Новому мосту.

– Почти Европа, – улыбнулся он, приветственно махнув рукой смотрящей на нас сверху вниз кондукторше трамвая. – Почти такие же пробки.

Я

посетовал:

– Парк автомобилей каждый год удваивается, а дорог больше не становится. Продыху нет.

– В столице хуже, – заметил Тнельх.

– Правда, что ли? У вас же что не год, то новое кольцо.

– Все равно не хватает. Бывает, полдня стоим. У вас тут еще раздолье. Красота у вас тут. Опять же, воздух чище, трава зеленее, небо голубее и в булочную можно ходить без паспорта.

– Зачем в булочной паспорт? – с недоумением покосился я на него.

– А затем, – ответил он, – что у нас там то вихрь антитеррора, то перехват какой-нибудь. А проверка регистрации так та вообще перманентна.

– Переезжай, брат, из Москвы в Россию, чтобы не париться, – предложил я не без иронии и сразу же об этом пожалел.

– Каждому свое небо, – невесело заметил Тнельх и, отвернувшись к окну, замолчал. Видимо, что-то такое вспомнил грустное. И я даже догадывался, что именно. Тут и дурак бы догадался.

Тем временем мы уже въехали на набережную Реки, о чем, желая отвлечь гостя от неприятных мыслей, я и сообщил бодрым тоном заправского экскурсовода:

– Проезжаем набережную имени первого космонавта Земли Юрия Гагарина. Набережная является предметом особой гордости горожан. Ее название – уникальный пример сочетания водной и космической стихий в городе, не имеющем абсолютно никакого отношения ни к морской, ни к космической славе державы. До революции, между прочим, называлась Александровским садом.

– В Москве тоже есть Александровский сад, – вставил Тнельх.

– В курсе, – сказал я и фальшиво напел: – В Александровском саду ветер клейкими листами и далекими гудками шепчет нам, что на роду. – Затем показал рукой на Белый дом. – Вот там вон, впереди и слева, бывшая резиденции губернатора. Теперь там университетская библиотека. Напротив, – я махнул рукой вправо, – памятник императору Александру Третьему, в народе – «Никита Михалков» или «Саша Лобастый».

– Удивительно, что сохранился, – подивился Тнельх.

Я перестроился в левый рад и, повернув в переулок Ярослава Гашека, возразил:

– Не-а, не сохранился. Недавно восстановили. А после революции, как и положено, снесли к чертовой матери, один постамент оставили. На нем потом шпиль здоровенный водрузили. Представляешь, вместо царя – палку каменную. Народ называл «Мечтой импотента», университетская публика – «концом немецкой классической философии».

– Почему так?

– Честно говоря, уже не помню. Возможно, из-за того что под шпилем шла бойкая торговля книгами. Самиздатом, тамиздатом, промежиздатом. Сейчас – нет, сейчас там продают воздушные шары и пиво. И это правильно.

Мы уже подъезжали к цели нашей поездки – пересечению переулка Гашека с улицей Марата. Остановив машину за полусотню метров до перекрестка, я объявил:

– Приехали, брат.

– Как? – не поверил Тнельх. – То Самое Место находится в центре города?