Быть собой
Шрифт:
Грейлиф заправил волосы за уши, сразу став казаться младше своих тридцати с лишним лет.
– В Гриффиндоре не принято отвечать откровенностью на откровенность, мистер Поттер? Зачем вам известная нам обоим литература? Могу уверить, что ответ не повлияет на мое обещание. Даю слово.
Нужно было соврать. Наплести, что нужно защитить друзей – это не совсем ложь, или про ограниченность школьной программы.
– Чтобы отомстить.
Уголки губ Грейлифа дрогнули, приподнимаясь вверх. Честность нередко вылезала боком. Но не сейчас.
– Хорошая причина. А теперь - спокойной
***
– В библиотеку? Что, черт возьми, ты собираешься там делать? – голос Рона, корпящего над домашним заданием по чарам, был полон недоверчивого изумления. Гарри стало стыдно. На целую минуту.
– Нет, я просто, – «заразился паранойей от Моуди», – ищу колдографии родителей.
Рон называл глупостью попытки выяснить прошлое Грейлифа, а частые визиты в библиотеку относил на счет удара по голове, лишивший Гарри способности соображать. Обиды не было. Самое главное – Рон остался в Хогвартсе, не бросил, не упрекал больше.
Пытался – неуклюже, по-своему, примириться, что теперь осталось их двое, и Гарри безмерно благодарен был за неловкие попытки. Волдеморт мог отнять многое, только не поддержку друзей.
– Тогда я, – Рон неопределенно развел руками и чуть не залил пергамент чернилами, – подожду здесь. У нас через час тренировка, не забыл?
– Приду, если успею.
Последнюю перед квиддичным матчем тренировку пропускать не стоило. Стрелка подбиралась к трем часам пополудни, а в восемь идти к Грейлифу, и Гарри намерен был узнать хоть что-то. Тем более у команды Гриффиндора шансы выиграть матч стремились к нулю – трое из семи участников разъехались на внеплановые каникулы и пришлось брать новых – необученных, не умеющих работать в связке и путающих остальных игроков.
В библиотеке он взял с полки выпускной альбом – и, дойдя до колдографии Гриффиндора семьдесят восьмого года выпуска, долго смотрел на родителей и Сириуса. В горле стоял колючий ком – словно еж ощетинился.
В подшивке газет за семьдесят седьмой год, в одном из февральских номеров, нашлась статья, в которой упомянуто было имя Джонатана Грейлифа, аврора, осужденного за пособничество Тому-кого-нельзя-называть. В связи с гибелью подсудимого суд ограничился конфискацией имущества – дома в Эссексе. О наследниках не сообщалось. Гарри внимательно изучил статью, и вернулся к альбому.
Знакомые лица нашел среди выпускников Слизерина – Уилкс и Розье, погибшие еще до рождения Гарри, Мальсибер и Эйвери, активные сторонники Волдеморта по сей день, и Снейп – угрюмый, стоящий в стороне от прочих. Принял ли он уже тогда Темную Метку?
Райвекловцы были сосредоточенны; не переставали вычислять в уме вероятность обойти закон Гампа или перестать искать тысяча и одно решение магловской теоремы Ферма?
На следующей странице Гарри разгладил чуть помятый глянцевый снимок, разглядывая брата Сириуса. Регулус – зеленый галстук завязан безупречным узлом, мантия отглажена, – с истинно блэковским высокомерием смотрел в объектив колдокамеры. Глаза рядом стоящего парня были прищурены – Гарри узнал Рабастана Лестрейнджа и вгляделся пристальней, запоминая каждую черточку длинного лица.
Оставалось надеяться лишь, что безумие
Пролистнул альбом – тот заканчивался на выпуске восьмидесятого года, и потянулся за следующим, уже понимая – изыскания пройдут впустую. Грейлиф, очевидно, обучался на дому и сдавал экзамены экстерном. Это объясняло «разницу взглядов» и то, что общение с Сириусом он прекратил, когда у того в школе нашлись друзья. И здесь крылось противоречие. Если со Снейпом познакомился после того, как тот примкнул к Пожирателям, почему они общались с нехарактерной для коллег теплотой?
Просматривая фото восемьдесят первого, наткнулся на Бартемиуса Крауча – тот, чисто выбритый, с бледной россыпью веснушек на носу и щеках, выглядел совсем мальчишкой.
Принимать метку во время учебы в школе – видимо, было модно. Трудно объяснить чем-то иным повальную глупость его ровесников – богатства, влияния и даруемых этим привилегий у большинства чистокровных и без того предостаточно.
Гарри отнес альбом с колдографиями и газеты на полку, глянул на часы, висящие над входом, и решил, что на тренировку идти не имеет смысла.
***
Белесые щупальца тумана оплетали трибуны и тянулись к шестам – квиддичное поле тонуло в густом как суп молочном вареве. Гарри громко хлюпнул носом и утерся рукавом – на высоте сотни футов дул пронизывающий ветер, не разгонявший тумана внизу.
Гриффиндор выигрывал со счетом двадцать: десять. Игра шла, судя по ощущениям, уже часа три, сколько минуло в реальности, Гарри не знал. Туман глушил звуки и усиленный заклинанием голос комментатора доносился как через толщу воды. У Гарри, впрочем, не было желания слушать Захарию Смита, заменившего – и какая блеклая это была замена! – Ли Джордана, а ход игры с позиции Гарри наблюдать было удобно и без пояснений. Все как на ладони – проворные загонщики, облаченные в броню вратари, быстрые охотники. Игроки с высоты казались плоскими бумажными фигурами самих себя.
Гриффиндорский охотник направил бладжер в грудь Малфою: тяжелый мяч вскользь ударил чуть ниже сердца, Малфой покачнулся и завалился набок, стараясь удержать равновесие. Выпрямился. Гарри подул на окоченевшие руки, тщетно пытаясь согреться дыханием, и послал метлу вперед и вверх. Оглянулся. Малфоя, вцепившегося в метлу, колотило так, что зуб на зуб не попадал, волосы прилипли к щекам – будто в Черное озеро окунулся.
Рон отражал атаки безупречно, но лицо у него было пунцовое, а уши, как подозревал Гарри, покраснели не только от ветра. Джинни юркой ящеркой металась средь игроков, и он засмотрелся на нее – стремительную и неуловимую, с волосами, пламенеющими как костер. Живое олицетворение осени.