Быть собой
Шрифт:
Кошмары о Волдеморте не повторялись – кого благодарить, было неясно. При этом с лихвой хватало снов о Гермионе. И Лестрейнджах – какими видел их в Отделе Тайн – выпитыми до дна Азкабаном, иссушенными северными ветрами и выстуженными дементорами. Уверенными в победе.
Снейп сказал на первом занятии после злополучного Хэллоуина, что ничего не слышал о Гермионе со дня, когда ее похитили. Осознание того, что солгали, пришло сразу, и Гарри возненавидел Грейлифа. И себя – за легковерие. И Снейпа – он говорил правду безжалостно. Потеря иллюзии жгла больнее, чем мысль о том, что
Гарри искал в памяти Снейпа информацию не об отце и крестном – ничего светлого Снейп о них не помнил, а о Грейлифе – и раз за разом натыкался на глухой тупик, словно все воспоминания намеренно заблокировали.
Гарри сунул голову в дверную щель, готовясь опустить зеркальную стену, выстроенную в голове. Снейп чиркнул по полям пергамента – радуется, что «тролль» ставит, не иначе, – поставил размашистую подпись, и отпихнул. Устало откинулся на спинку кресла. Гарри кашлянул. Снейп взвился так, словно вполне простительная человеческая слабость – худшее, что можно представить.
– Поттер! – рявкнул он.
– Да, сэр, – вежливое обращение давалось все проще. Снейп третировал, пытался вывести из себя, осыпал насмешками, а Гарри читал его – по напряженной линии подбородка, по мимическим морщинам. Снейп искал умысел в том, что Гарри вел себя не так, как прежде. И не находил. Ни издевок, ни фальшивого дружелюбия, ни неуважения – ни зацепиться, ни оттолкнуться, ни дать пищу непризни и подкормить обиду.
На очередном занятии Гарри решил, что ковер перед камином – пусть жесткий ворс свалялся до состояния нечесанной овечьей шерсти – привлекательней голого камня. И передвинул стул. Снейп сделал вид, что не заметил – эта маленькая победа радовала.
Гарри примостился на стуле, крепко вцепившись в сиденье, подумал о Запретном лесе, каким помнил его: древесные стволы, в слепяще-белом свете патронуса как нарисованные тушью; черные тени дементоров; жухлая серая трава, что кололась под пальцами. Снейп смотрел сверху вниз, возвышаясь с видом грозного судии, и понимание превосходства сквозило в каждом его движении.
– Легилименс!
Отбросил в сторону мысленный сор, вытряхнул обиды и печали как труху. Гарри подставил раскрашенную картинку – воскресный день в парке. Липкая сахарная вата, прилипшая к носу и ушам, воздушный шарик на веревочке. Веселая мама, щебечущая о чем-то с мороженщиком. Фантомные воспоминания. То, чего не случится.
Окклюменционные щиты Снейпа рассыпались пеплом, развеялись по небу весенним ветром. Черная фигура, неуместая среди зелени, возникла подле Лили. Мирный пейзаж обернулся скалистым берегом, неприветливыми каменными глыбами, разбросанными по песку как потерянные бильярные шары великана. Гарри сделал шаг вперед…
… Ивы полоскали в воде серебристые косы – плеск озера отсюда слышен был отчетливо. Над цветами жужжали пчелы, и неяркое пока солнце пробивалось сквозь густые кроны деревьев. Шестнадцатилетний Снейп горбился над разложенными под сенью дуба книгами, кусал нетерпеливо губы и хмурился, стараясь казаться серьезным и взрослым. Впалые щеки и длинные волосы, похожие на грязную занавесь, отгораживающую ото
Облик мальчика, что, поджав ноги, сидел рядом на траве, дышал достатком и благополучием. Невысокий и по-птичьи тонкокостный, он был столь неподходящей компанией для угловатого, дурно одетого Снейпа, что Гарри невольно подумал о вальяжном породистом книззле и драчливом уличном коте.
Регулус Блэк негромко читал вслух, водя пальцем по листу пергамента – как убедился Гарри, подойдя ближе – с эссе по прорицаниям:
– «Старший – алмаз – твердый, острый, ранящий. Прозрачный, как чистейшая родниковая вода.
Младший – графит – мягкий и легкий. Вписавший свое имя на страницы истории…»
– Ну, первое точно не о твоем брате, – перебил Снейп. Регулус пожал плечами, а потом запрокинул голову, разглядывая перешептывающиеся на ветру листья, и спросил:
– Как думаешь, у меня получится?
– Вписать имя на страницы истории? – хмыкнул Снейп. Он притворялся, что увлечен книгой, взгляд его невидяще скользил по строчкам, то и дело обращаясь к фигуре Регулуса. Гарри раньше считал того прагматиком – так утверждал Сириус, но прочтя разлинованную историю короткой жизни, решил – Регулус был мечтателем. И стоимость мечты измерял, наверное, не в убитых маглах.
– Выделиться из бесчисленного сонма моих родственников. – Регулус смотрел серьезно. Перламутровые пуговицы на рукавах его рубашки отражали свет – солнечные зайчики скользили по разлинованной тенями траве. И сам он был средоточием света, совсем не соответствуя фамилии.
– Попробуй сам написать историю, – Снейп заложил палец вместо закладки. – Только без своего тупого братца. Будущее не принадлежит предателям.
– Ты опять скажешь, что я сгущаю краски… Может приспособленцы, меняющие стороны трижды на дню, и выживут?
– Тогда я надеюсь до этого времени не дожить.
… Гарри выбросило из чужого сознания. Он оперся ладонями о ковер – не особо рассчитывал очнуться на стуле, но вот отбитая спина будет болеть пару дней – и вдохнул, унимая неизбежное головокружение. То, что сейчас узнал, не стало откровением. За данный судьбой шанс следует цепляться зубами и ногтями – второго не будет. Гриффиндорцы не пасуют перед трудностями и задают вопросы, а не отмалчиваются. Гарри позарез нужны были ответы.
– Вы знаете о том, что случилось с Регулусом Блэком?
– Вы влезли, куда не следует и имеете наглость…
– Да, сэр.
Это признание, видимо, сбило Снейпа с толку.
– Вам пора идти, Поттер, – произнес он, поднимаясь.
Гарри взъерошил волосы. Его не слишком вежливо посылали к черту, ну да Снейп и не отличался особой деликатностью.
– Мне кажется, что Сириус относился к нему несправедливо, – заявил Гарри, не намеренный ходить вокруг да около. Он не мог упустить возможности расспросить о Регулусе. Даже разница в воспитании, мироощущении, убеждениях, равно как и пропасть в двадцать лет, разделившая их, не стала помехой: Регулус Блэк вызывал восхищение пополам с недоумением: как этот умеющий мыслить нешаблонно человек пошел на поводу у Волдеморта?