Бывших не бывает
Шрифт:
– На Диоклетиане и Максенции, – обескураженно произнёс отец Меркурий.
«Да что ему надо? Я уже ничего не понимаю! Не пугает, не давит, ничего не хочет… Исторический диспут ему подавай! Геродот в рясе, малака! [35]
– Вот именно – на соправителях. Диоклетиан взял себе Восток, а Максенцию оставил Запад, – Феофан говорил как будто через силу. – И что-то Максенций тогда сделал не то… Помнишь что было дальше, грек?
– Ромей! – вскинулся старый солдат.
35
Малака (греч.) –
– Да, ты ромей, римлянин, – последнее слово Феофан произнес на латыни. – Так что же было дальше?
«Малака! Ещё и латынь!»
– Константина избрал Господь, дал победу в смуте, Константин принял Христа сам и крестил империю, основал Город… Но к чему, убей меня Бог, ты меня об этом допрашиваешь?
– Сейчас поймешь, – не то усмехнулся, не то оскалился Феофан. – Теперь я за тебя продолжу. Константин дал империи единую веру и с ней единый закон, который выше человеческого! В Писании сказано, что царство, разделившееся в себе, падёт. Константин это ещё язычником понял! Оттого его Господь и отметил. Не спорь! Потом уже другие подгадили! Аркадий и Гонорий! Небось знал бы отец их Феодосий, чего детки учудят – в колыбели удавил бы! Разделилось в себе царство!
– Ты хочешь сказать… – Брови отставного хилиарха вздёрнулись от удивления.
– Хочу. И скажу! – Феофан остановил Меркурия. – Ты слушай! Потом я тебе отвечу.
– Я слушаю. – Отец Меркурий даже подался вперёд.
– Не в том дело, что они державу на двоих поделили – такое и раньше бывало. Сам поминал про Диоклетиана и Максенция. Одной головой о такой громаде не помыслить.
– А в чем тогда?
– В том, что они разделились в себе! Ладно, брат на брата пошел – такое не редкость, но они забыли, что у них враги общие! И вот тут начало конца!
– Но империя устояла! – старый солдат сжал кулаки.
– Одна из двух, ромей! А должно быть две!
– Ты хочешь сказать, что… – у отца Меркурия перехватило дыхание.
– Владимир дал Руси закон, который выше человеческого. За это его отметил Господь. И у нас один закон, ромей. Общий! И враги тоже общие. Ты подумай над этим, подумай…
Некоторое время собеседники молчали, а потом отец Меркурий тряхнул головой и произнёс:
– Сказки! Красивые, мне хочется в них верить, но сказки!
– И почему же? – Феофан изобразил крайнюю заинтересованность.
– Империя и Скифия не были под одним скипетром, так что и разделиться в себе и между собой не могли, а интересы и поменяться могут… Так зачем?
Повисла неловкая пауза. Нарушил её Феофан:
– Русь, хилиарх! Русь, а не Скифия! Привыкай. И знаешь что, давай-ка за стол присядем, не по-русски это – на ногах глотку рвать.
«Всё интереснее и интереснее, Меркурий! Ну что ж, давай присядем – что я теряю? И ты заметил: перейдя на греческий, брат во Христе не столь высоким стилем изъясняется, как в прошлый раз. С чего бы это?»
Собеседники разместились на лавках друг напротив друга. Феофан налил вина из кувшина.
– Косское, как в прошлый раз.
– Благодарю! Непросто, наверное, его тут раздобыть? – подчёркнуто светским тоном осведомился отец Меркурий.
–
Отец Меркурий поднял чашу, взглянул поверх неё на собеседника и сделал добрый глоток.
«Не травить же он меня собрался, в самом деле?»
Феофан ответил тем же, поставил посудину на стол, хорошо крякнул и сказал:
– Ну, будем думать, что после такой здравицы Господь нам ума малость добавил, стало быть, и поговорить можно. Вот ты говоришь «сказки», а отчего? Знаешь, у нас тут говорят: «Сказка ложь, да в ней намёк…»
– Мы не дети, Феофан, – отец Меркурий сам не заметил, как в задумчивости начал пристукивать пальцем по столу, – не бывает дружбы между державами, а если и бывает, то одни имеют, а других имеют. Ты знаешь другие примеры?
– Не знаю, да и кто говорит о дружбе? – усмехнулся Феофан. – Я говорил об общих интересах и об общем законе, что выше человеческого.
– Общие интересы между державами живут меньше, чем вода на горячем песке, – в свою очередь усмехнулся отец Меркурий. – А что до Закона, так я не припомню, чтобы общая вера помешала нам вцепляться друг другу в глотки. Что у нас, что у вас, что между собой. Наверняка мне пришлось рубиться на Дунае с кем-то из катафрактов князя Вячеслава…
– Не понимаешь пока, – кивнул головой, как бы соглашаясь с собой, Феофан. – А вот базилевс Алексей, царство ему небесное, тот понял… Да, первую битву мы тогда выиграли, так после кровью умылись хорошо… Может, и через тебя, хилиарх… Сказывали, что копейщиков ваших пеших пройти не смогли.
– Я был там, – подобрался отец Меркурий. – Не поверишь – командовал пятью сотнями из тех копейщиков, что не смогли прорвать ваши катафракты, только к чему всё это? Разве это всё не подтверждает мой тезис?
– Нет, не подтверждает! – Феофан улыбнулся во весь рот, как ребёнок перед тем, как крикнуть «попался» осаленному товарищу по игре. – Базилевс Алексей понял! И Мономах, упокой его Господи, понял! Ох и умны были – такую войну свернули! Алексей Мономаха Цезарем и Августом признал – себе равным. А ведь не проиграл! И Мономах скрутил наших в бараний рог – зорить ваши земли не дал, а войску ох как хотелось!
– Но вы тогда выжгли немалую часть Болгарии! – отец Меркурий не мог скрыть недоумения.
– А ты не помнишь, кто жил в этих землях? Не богомилы [36] ли, с которыми ты воевал за несколько лет до того? – Феофан подмигнул.
– Ты хочешь сказать, что базилевс договорился с цезарем Владимиром?
– Может, так, а может, и нет, но тем, кто жил вокруг Доростола пощады ни от вас, ни от нас быть не могло! Уж больно ядовиты! Вот и первый общий враг – тогда ваша кованая рать еретиков вместе с нашими ловила, когда в поле с нашими же не ратилась. А в землях твёрдых христиан мы ни-ни!
36
Богомилы – христианская дуалистическая секта, близкая по воззрениям к западноевропейским катарам (альбигойцам). В основе их учении, как и у катаров, лежал постулат, что видимый мир создан дьяволом. Отрицали государство, церковь и все христианские обряды, за исключением крещения, как порождения дьявола. Практиковали крайнюю аскезу.