Бывших не бывает
Шрифт:
Макарий, но это твой шанс! Ты здесь только потому, что благословил Михаила и Егора на достойное дело. Похоже, их тогда только что предупредили, а тут ты встрял, и, как оказалось, к месту. Господи, благодарю тебя, что ты ведёшь меня, недостойного, через тьму египетскую! Эпарх хватается за меня, как за единственный шанс погасить бунт на приемлемых для всех условиях, пока никто не понял, что бунт вообще был. А я ему нужен потому, что здесь пока чужой и от того беспристрастен. Стой, не гони коней, Макарий! Единственный шанс, ха! Кирилл –
Наверняка у него в запасе ещё есть варианты, но вот беспристрастного посредника, похоже, кроме тебя, нет. И это хорошо!
Потому что я всё же знаю как – я бунтовал и подавлял бунт, и убедился, что когда требования солдат обоснованы, с ними лучше договориться. У моего поднадзорного обоснованы! И это сейчас твоё первое дело. О туровских интригах подумаем потом. В конце концов, утишать гибельные страсти и наставлять на путь истинный твоя прямая обязанность!»
Отец Меркурий резко сел на полке и демонстративно почесал шрам, пересекающий половину груди. Потом ещё раз.
– Отче, шрам болит? – раздражённо-почтительно осведомился Егор.
– Нет, просто устал лежать, да и не настолько я привык к вашим баням, чтобы париться наравне с вами, досточтимые.
– И верно, – согласился Корней. – Пора бы и охолонуть. Лавруха, подсоби отцу нашему духовному, а ты, Ни-кешка, уж уважь сродственника.
– Об чём разговор, Корней Агеич! – Никифор масляно улыбнулся и перекинул руку воеводы себе через шею.
То же самое проделал с отцом Меркурием Лавр. Парная – место не слишком просторное, особенно когда там враз оказываются пятеро здоровых мужей и двое одноногих, но тоже не мелких, так что Корней и Меркурий оказались чуть не нос к носу.
– А это тебя где? – воевода Корней довольно бесцеремонно ткнул отца Меркурия в тот самый шрам, что священник давеча демонстративно почёсывал.
– На Дунае. От вас подарок.
– Кхе!
– А у меня от вас имеется, – встрял в разговор Лука. – Тоже с Дуная. А ты, Корней, тогда без отметины вышел.
– Да, было дело, – воевода улыбнулся, но глаза остались неласковыми. – Крепко тогда пешцы ромейские встали, что твой ёж. Помнишь, Лука, у них ещё у каждого хохол из перьев на шлеме был? Ты ещё…
– Вроде как у жаворонка? – перебил отставной хилиарх.
– А ты знавал из них кого, что ли?
– Я ими командовал, эпарх!
– Кхе, старые знакомцы мы с тобой, значит, – Корней ткнул веником в сторону отца Меркурия. – Бывает же.
– Бывает, эпарх, – кивнул отец Меркурий. – Я ведь ваши щиты тоже запомнил. Друг мой на том поле остался. Копьём в лицо.
– Кхе, то-то и оно. Знаешь, полутысячник, не надо тут никому об этом знать. Мы-то с Лукой понимаем… Другие тоже понять способны, да не все. Особенно те, кто там своих схоронил. Потому, – Корней обвёл тяжёлым взглядом присутствующих, особо задержавшись на Никифоре, – кто об этом болтать будет – язык вырву.
– Не боись, Кирюха, – прогудел боярин
– А поведай-ка нам, Никеша, как ты за племяшем своим по Неману гнался, – утирая усы после третьей чары вопросил боярин Фёдор. – Сказывают, чуть портки не потерял поспешаючи.
– Верно, Никеш, – подхватил боярин Корней, – ты чего, в гребцы задохликов косоруких нанял или кормить их позабыл, что Михайлу только у самого волока нагнать сподобился? У него ж парни и вдвоём весло ладейное не поднимут, а половина и ладью второй раз в жизни видели, как так?
– Выдумщик у тебя внук, Корней Агеич, – на лице Никифора не дрогнул ни один мускул, но каким-то напряжением от него всё же повеяло, – он, не поверишь, на ладьи паруса невиданные пристроил, что чуть не против ветра ходить можно. Ну и поскакал под теми ветрилами…
– И не косые латинские, другие какие-то, – вырвалось против воли у отца Меркурия. – Я таких не видал.
– А ты, отче, откуда про такое знаешь? – недобро прищурился воевода.
– Пришлось в либурнариях послужить, – усмехнулся отставной хилиарх. – В ладейной рати, то есть. Сам не моряк, но парус от весла отличу. Да и вырос я рядом с морем.
– Кхе, ясно, – протянул Корней. – Сказывай дальше, Никеша.
– Значит, полетел на тех ветрилах – не угонишься. – Купец даже чуть привстал с лавки. – Мы ведь за ним даже по ночам гнали! Думал я, всё – сгинул племяш и князя с семейством загубил! Сердце кровью обливалось!
– Погодь, – перебил родственника воевода, – ты как прознал, что Михайла княгиню с детьми вызволил, князя полонил и со всем этим табором на ладьях в Туров подался?
– Так, Корней Агеич, я ж от войны в Городно отсиживался, – зачастил Никифор, – а туда Веселуха – полусотник порубежников князя Всеволода возвернулся и княжича привёз. Он мне знакомец давний, вот и обсказал. Так вот он рассказывает про отрока лихого, что князя взял, княгиню с детьми освободил и самого Веселуху провёл, и тут меня как обухом по голове – Михайла ведь это! Второго такого ухаря днём с огнём не сыщешь. Ну я и подхватился: лучших гребцов нанял, за тройную плату, между прочим, в ладьи припасы и одежду, что князьям прилична, загрузил, ну и тем же днём вдогон пошёл. Думал, нагоним быстро – ну какие из Михайловых отроков гребцы? А тут день гоним – нету, второй – нету, третий пошёл – тут у меня уже на сердце погано стало и ножонки подгибаться начали – сгинул племяш!
– Угу, – кивнул Фёдор. – А как про князя с княгиней подумал, так и в нужник припёрло – князинька-то, благодетель твой, сгинул. С кем делишки свои обстряпывать будешь, а, Никешка?
– Обидные слова твои, боярин! – Никифор вздёрнул голову и выгнул грудь колесом. – Это когда я от чести купецкой и слова купецкого отступал? Или от родни отрекался? Напраслину возводишь!
– Давай, Никеша, вещай дальше, – поспешил прекратить намечающуюся ссору воевода. – А ты, Федька, не цепляй его. Пусть рассказывает.