Бывших ведьмаков не бывает!

Романова Галина Львовна

Движение в центре города было оживленнее, чем на окраинах. Спеша пересечь улицу и переулками пробраться подальше от проспектов, Лясота рванул на другую сторону, пробираясь прямо между экипажами и всадниками.

— Пади!

Чудом увернулся от кареты. Привстав, кучер хватил его кнутом, обжег плечи даже сквозь сюртук. Шарахнувшись в сторону и спасаясь от второго удара, Лясота едва не врезался в другую карету, которая как раз в эту минуту резко затормозила, останавливаясь в двух шагах от ворот трехэтажного особняка.

— Ты чего? Жить надоело? — напустился

кучер.

Лясота развернулся и побежал прочь. За спиной нарастал цокот копыт. Конный разъезд? Нет, карета. С чего это вдруг? Холеные кони легко обогнали беглеца. Карета завернула за угол, но за миг до того, как она исчезла из вида, Лясота заметил на дверце герб — змея, пронзенная мечом, и княжеский венец. Мелькнула — и пропала, разбудив память. Где он мог видеть этот герб? Холм, змея, меч…

Да не холм. Гора! Загорье!

Владислава? Здесь? В столице?

Взгляд метнулся по стенам домов. На ближайшем доме висела медная табличка «Соборная улица, дом 23». Вот оно что. А какой дом ее? Забыл…

Собрав последние силы, он завернул за угол, спеша за каретой.

Она, оказывается, не отъехала далеко. Пробежав всего саженей сто, увидел ее силуэт около парадного крыльца светло-голубого, с белыми колоннами трехэтажного особняка. Отступив чуть вглубь от дороги, он отгородился от тротуара узким, шага три-четыре, газоном, обнесенным невысокой, в человеческий рост, оградой. Слуги переносили в дом вещи из кареты. На глазах беглеца был снят последний баул, и карета неспешным шагом проехала в расположенные рядом боковые ворота.

Тревожное предчувствие опять кольнуло в грудь. Погоня. Кто-то из прохожих его заметил и указал, куда исчез беглец. Медлить было нельзя. Да, он дал слово, но придется рискнуть и нарушить обещание.

29

Княжну Владиславу давно мучили дурные сны. Чуть ли не каждую ночь она просыпалась с криком и в слезах. Ей снилась мама — похудевшая, подурневшая, с темными кругами под глазами. Исхудалая и наполовину седая, превратившаяся в изможденную старуху, княгиня Елена протягивала к дочери дрожащие руки и звала немощным голосом. Девушка была уверена, что такие сны предвещают беду. С ее матерью случилось что-то плохое. Возможно, она умерла или сейчас умирает в одиночестве, никому не нужная, забытая даже родной дочерью.

Князь Владислав Загорский не утешал дочь, не уговаривал ее выбросить эти глупости из головы. Он сам был слишком опытен в подобных делах, чтобы не понимать, что действительно происходит что-то неладное. Случилась беда, и, едва дочь заговорила о том, что хочет написать во Владимир, он вместо этого предложил девушке съездить в столицу.

Решили не плыть по реке — в начале осени навигация уже заканчивалась, пассажиров на пароходы стали брать все меньше и меньше. До Усть-Нижнего добираться все равно пришлось бы на лошадях, так что заложили карету и на перекладных в несколько дней добрались до столицы. Конечно, можно было по железной дороге, но это так медленно…

Дорога немного развлекла Владиславу. Она путешествовала все-таки

редко, а этим путем и вовсе никогда не ездила. Девушка всю дорогу смотрела в окно на мелькающие пейзажи, убранные поля, либо голые, либо покрытые редкой зеленью озимых. На деревни, монастыри, перелески, овраги, холмы, озера и реки. На станциях, где перепрягали лошадей, она непременно отправлялась пройтись за околицу. Ее любопытство волновало князя Загорского — в прошлом подобное было не в обычае дочери. Да, девушка сильно изменилась за те три года, что они не виделись. Она не только повзрослела и похорошела, она стала другой.

Несколько раз он порывался начать с нею откровенный разговор, чтобы подготовить княжну к тому, что ее ждет. Если бы Елена не увезла дочку при разводе, отец нашел бы время исподволь подготовить ее к тому, что вскоре ожидает девушку. Теперь приходилось торопиться, рубить сплеча.

— Я хочу поговорить с тобой, дочка, — начинал он чуть ли не каждый день.

— Говорите, папенька, я слушаю, — не отрывая глаз от дороги, отзывалась девушка.

— Речь пойдет о том, что происходит в Загорье.

— Ах, папа! Я сейчас ни о чем не могу думать, только о матушке.

— Но девочка моя…

— Папа, давайте сначала вернемся в Загорск, и уже там…

— Ты хочешь вернуться?

— Не сейчас, — досадливо морщилась девушка. — Как там матушка?

Князь замолкал, откинувшись на обитую бархатом спинку сиденья. Может быть, дочка просто не готова к разговору? Нет, ей семнадцать лет. Самого Владислава отец посвятил в семейную тайну, когда тому было шестнадцать. Но к тому времени юноша уже догадывался, что в их роду есть какая-то тайна. А Владислава, как первая за одиннадцать поколений девушка, долго была изолирована от этого.

Девушка… Владислава — девушка. У нее нет братьев, и на ней род должен прерваться. Впрочем, можно обратиться к императору, и тот прикажет, дабы не прерывался княжеский род, сохранить княжне свою фамилию, передав ее мужу вместе с титулом. Ее муж должен будет стать новым князем Загорским… но только если сама Владислава окажется достойной. А она еще ничего не знает об испытании, которое ей предстоит пройти.

Во Владимир они въехали на пятый день, сразу направившись в принадлежавший Владиславе дом на улице Соборной. Девушка знала, что там уже больше двух лет — с тех пор, как ее мать стала княгиней Чарович, — никто не жил. Только семья старых слуг присматривала за особняком. С середины пути, из Боголюбска, им послали телеграмму, чтобы начали готовиться к приезду наследницы.

По знакомым улицам Владислава проезжала с особенным чувством. Ей ужасно не хотелось возвращаться в этот город. Если бы не мама, девушка не стала бы даже смотреть в сторону столицы. Жить с отцом — вот была ее мечта. Правда, с некоторых пор в девичьи грезы стал врываться образ еще одного мужчины. Где он сейчас? С кем? Вспоминает ли ее?

Карета дернулась и затормозила так резко, что Владислава невольно схватилась за дверцу, наваливаясь на нее всем телом. Свистнул кнут.

— Ты чего? Жить надоело?