Бывший Булка и его дочь
Шрифт:
Он вылез из глубин своей крепости:
– Чего?
– Ничего, просто так, – ответила она голосом Лисы Патрикеевны.
Тогда он догадался посмотреть на бабу.
– Ух!.. Шпионка! С
лопатой наперевес он пошёл на бабу Севу.
– Севка! Имей совесть!
Проходя мимо террасы, он зачерпнул полную лопату снега:
– Сдаёшься?!
– Сда-юсь, – тихо ответила Лида и улыбнулась.
Севка с растерянной улыбкой стоял перед нею, всё держа полную лопату тяжёлого мокрого снега.
– Лида… – сказал он очень
Она собрала всё своё мужество.
– Плыви-плыви, бревно зелёное!
(Вы, конечно, знаете, что существует такой анекдот про Чебурашку и Крокодила Гену.)
– Точно, шпионка! – с обидой сказал Сева.
Придя на поляну, уже истоптанную Лидой, он принялся за дело. Да с таким угрюмым трудолюбием, что просто умереть со смеху! Словно бы он хотел подтвердить пословицу о том, что если дружно работать, то и снег загорится, а если кое-как, то и масло не вспыхнет.
Слепил один огромный ком, на него с рычанием загнал второй, почти такой же. А третий сделал до смехотворности маленький. Да ещё его сверху пообтесал. И голова получилась приплюснуто-продолговатая.
Потом бегом принёс новых сучьев, но не стал их облепливать снегом, а прямо воткнул в туловище – корявые, загребущие. Лида аж позавидовала.
Дальше Севка в самых углах продолговатой головы пристроил узенькие глазки, в середину сунул плоский нос, вместо рта – неровный ряд обломков. Получились на редкость чёрные и хищные зубы. Да и вся рожа, вся баба вышла ужас до чего смешная и страшная.
А Севка отступил на шаг, будто любуясь своей работой, и вдруг выложил букву "Л".
– Севка, прекрати!
А он уже "И", "Д".
– Севка!
– Никаких Севок! Сама первая начала.
– Потому что ты кидался.
– Пожалуйста, кидайся!
Сердясь, Лида слепила снежок, приметилась:
– Получи, бандит, гранату!
Метрах в трёх от Севы замахал руками ушибленный куст.
– Хило работаете! – не оборачиваясь, крикнул Севка и прилепил недостающее "А".
Так они и стояли рядом – снежная Лида и снежный Сева. Причём Сева казался кротким ребёнком рядом со свирепой и огромной "мамашей".
* * *
Приходили новые люди с новыми заботами, усаживались около двери в другой кабинет. А из прежних он теперь остался один – его попросили обождать. И началась едва заметная суетня. Вошла сестра, вышла сестра. Вышел доктор. На левой руке у него была чёрная рентгеновская перчатка, в правой он держал синюю бумагу, Булкин анализ: вчера ему сделали проверочный укол, а сегодня осмотрели и попросили обождать.
– Филиппов?.. Придётся ещё обождать немного. Анализ не совсем получился.
"Я и так жду!" – хотел сказать Бывший Булка, но не сказал.
"А если не получился, чего ж таскаешь его взад-назад!" –
Он подошёл к окну, заставленному извечными больничными цветами. Солнце продолжало светить как угорелое, и с крыш лило. Бывший Булка заметил, что руки его холодны – камень подоконника казался им тёпел… Чёрт! Ещё только простудиться не хватает! Он мысленно представил себе то место, где был чёрный пятак… и горошина. Но ведь совсем не болело! Ему становилось всё холоднее.
– Филиппов… Зайдите-ка, пожалуйста.
Его опять заставили раздеться до пояса. И он почувствовал себя совершенно беззащитным перед врачами.
– Вас что, знобит?
– Да простыл вроде…
– Простыли?
– Да нет-нет!
Он собрался, сжал зубы.
– Так, хорошо. Руки повыше… Положите их на голову.
Холодные перчатки повернули его, как требовалось.
– Ну, в общем ясно, да?
– Пожалуй…
Врачей было двое – молодой и старый. Молодой поворачивал Бывшего Булку. А старый только смотрел, заложив руки в карманы халата. Наконец и он вынул левую руку, сильными, но мягкими пальцами подавил чёрный пятак, катнул горошину. Бывший Булка стал одеваться.
– Филиппов Николай…
– Петрович, – сказал Булка.
– Вам, Николай Петрович, надо подлечиться. Вашу историю мы перешлём в районную поликлинику. А там они решат… Вас вызовут…
– Какую историю?
– Ну… историю… болезни.
Бывший Булка опустил глаза.
– Вы один пришли? – опять спросил врач; Бывший Булка пожал плечами: ну, а с кем же? – Желательно, чтобы зашла ваша жена или кто-то из близких. А можно позвонить… Дело в том, что вам сейчас лучше соблюдать режим и диету. – Он написал что-то на беленькой квадратной бумажке: – Это мои часы приёма, а это телефон.
– А у меня что? – спросил Бывший Булка, и вопрос его прозвучал как-то излишне звонко.
– У вас жировик, – спокойно сказал второй врач. Он был седой, толстый, с внимательными чёрными, как угли, глазами, смотрящими из-под седых бровей. – И возможно, его придётся удалить.
Слава богу, жировик! А не… не то, другое… Бывший Булка легко сбежал по лестнице… Все мы про это думаем. Как чуть чего – обязательно…
Наконец в мыслях своих он выговорил это слово: "Рак".
И сел внизу, в маленькой и тесной раздевалочке этой очень несовременной больницы.
А чего я, собственно? Сказали русским языком: жировик. Сделают укольчик – вырежут. Не захочу – вообще не будут.
Вдруг он припомнил, как долго была вся эта суетня, как он остался один, как его опять осматривали ("Поднимите руки, опустите руки…"), как потом два эти доктора опять читали его якобы неполучившийся анализ, и старый молча посмотрел на молодого, потом перевёл взгляд на Булку, уже одевшегося, и начался тот разговор – про поликлинику, про режим, про жировик…
Кого же попросить к ним зайти?