Царь царей
Шрифт:
— Угу, семьями, — хмыкнул леший, сдвинув брови.
Странно, а вот так они вообще не густые. Будто бы даже выщипанные. Может, батюшко ходит к лесному барберу? В роли последнего я почему-то представил Большака, обязательно с бородой лесоруба и в кожаном фартуке. И едва сдержался, чтобы не заржать в голос. Леший бы явно не оценил.
— Так что с этим личем? Он опасный? — спросил я.
— А ты как думаешь? — грозно надвинулся батюшко. — Я же не ради прихоти своей советы тебе даю. Сделай так, Матвей, не делай так. Как
— Так он и есть сс… сопляк, — неожиданно поддержала лешего лихо.
— Да знаю я, — ответил батюшко. — Порой сделает что-нибудь, а ты за голову схватишься. Но уж сердце у него больно доброе. Через то и терплю.
Нет, я слышал про эту фишку. Чтобы подружиться с новыми людьми, надо начать вместе опускать кого-нибудь. Желательно того, кто тебя этим людям представил. Но вот от Юнии подобного я вообще не ожидал.
— Я без всякого плохого умысс… ла, — словно почувствовала она. — Мы же хорошо к тебе относимся. И хотим лишь добра.
«Мы?». Я вопросительно посмотрел на лешего, но он словно пропустил слова Юнии мимо ушей.
— Только чувствуя я, что бесполезно все это, — пробормотал царь лесной нечисти. — Этот если что в голову втемяшил, уже не выбьет. Так?
— Батюшко, ты мне про нежить эту расскажи. Откуда она здесь? Что делает?
— Я же говорю, — с грустью вздохнул леший. — Кто про что, а вшивый про баню. Скажу, но только чтобы уберечь тебя. Как он тут появился, уж не ведаю. Это при прошлом лешем, наверное, было. Знаю лишь, что сильный он. Очень. Я своими силами вывести не смог, да и Степан Филиппыч тоже.
Я не стал спрашивать, ху из есть Степан Филиппыч. Наверное, бывший леший.
— А вот как поднимается он, видел. Издали, правда. И ничего в этом хорошего нет.
— Он, поди, в лунное затмение просыпается?
— Просыпается, — хитро посмотрел на меня леший. — Да только не в каждое.
— Батюшко, да не томи!
— Ох, Матвей, такая умная голова такому дураку досталась. Ты сам покумекай немного. Думаешь, первый ты разумец, кто про ларь прочитал, да нашел его?
— Были и другие?
— Были. И открывать пытались, да куда там, когда здесь такой страж.
— Офигеть! — радостно улыбнулся я. — Просто всего-то и делов, что надо позволить Трепову или Травнице открыть этот треклятый ларь. Тогда лич будет разбираться с ними, а я выйду сухим из воды. Может, даже этот артефакт под шумок заберу.
— Ох, Матвей, со смертью ты все играешься. Да только не знаешь, что у нее все карты крапленые. Я же о самом главном не сказал. Это умертвие воров до чужого добра не сразу убивает.
— А чего он еще с ними делает? Я думал, там мышцы разложились и вообще, кровь же не приливает.
— Ох, Матвей, иногда ты невыносс… сим.
— Он с ними разговаривает, — продолжил леший. — Недолго. Да заканчивается все всегда одинаково.
Леший посмотрел на меня недобро, словно я только что опять
— Батюшко, хочешь «Сникерс»? — спросил я.
И улыбнулся, как могут улыбаться лишь идиоты или законченные оптимисты.
Глава 22
Голову распирало от всяких нужных и не очень мыслей, пока я ехал домой. Из плюсов — оказалось, что два помятых и чуть потекших шоколадных батончика могут умаслить даже рассерженного лешего. Надо еще купить ему «райского наслаждения» и прочих «нутсов», которые лежат в качестве сопутствующих товаров на кассе. На всякий случай.
Из минусов — я совершенно не понимал, что делать с имеющейся информацией. Теперь представлялось очень ясно, что лич — ключ к моей глупой попытке выжить. Осталось только понять, как все это использовать. Как соединить кучу разрозненной информации и свести все воедино.
— Слушай, а личи сами по себе крутые? — спросил я, выворачивая на родную проселочную дорогу СНТ, на которой уже подобно зеркалам блестели лужи. — Я не про фрукты, если что.
— Крутые, — негромко отозвалась лихо. — Они же вроде сс… баратеек, которые чужане используют для всяких штук. Ну, чтобы телевизоры переключать.
— Батареек, — автоматически поправил я мудрое и старое существо, которое пока не особо разбиралось тонкостях современного человеческого быта.
— Они мертвы, — продолжила Юния. — И хист не просит исполнения требований. Но при этом личи могут веками накапливать промысел, который и их-то не является. А потом проснуться.
— От чего?
— Всс…. сегда по-разному. Понимаешь, чтобы стать личем — нужно накопить в себе невероятное количество промысла. И именно в этот момент умереть. Это сс… первое условие.
Я вспомнил того самого тверского кощея, которого убила грифониха. Точнее, технически он сам себя убил. Это как справлять нужду с маяка, а потом ругаться на то, что ты мокрый. В общем, надеюсь, ему на грудь положат не рунный камень, а целый булыжник с письменами.
— А второе?
— Кто бы знал…
Даже сейчас, находясь за рулем зверя, когда Юния сидела в Трубке, я почувствовал, как она пожала плечами. Причем одним из них больше — из-за горба.
— Кто-то говорит, что сс… надо войти в жесткое противостояние с хистом. И умереть не от ран или от заклинаний.
Меня чуть попустило. Значит, с тем кощеем можно все же попрощаться.
— А чтобы хист погубил рубежника, — понял я. — Только тогда возникает нечто вроде парадокса. Как можно накопить много промысла и войти в конфронтацию с хистом? То есть, к примеру, ты всю дорогу качаешься, получаешь новые рубцы и вдруг резко разочаровываешься в том, чем занимался. Так, что ли?