Царь царей
Шрифт:
— И еще скажи химере, чтобы перестала убивать нас.
— Само собой.
— Тогда мы согласны служить тебе, как некогда служили Константину, великий рубежник и спаситель. Назови свое имя.
— Матвей, — сказал я.
Помимо благодарности, которая всколыхнула мой хист, я тут же понял, что получил новую способность в копилку кощеевского дара. Это богоугодная фигня, с учетом того, как я трачу абилки — просто замечательно. Ну, и кто там говорил, что хорошими делами нельзя прославиться?
— Руки пожмем? — уточнил я.
—
— Я знаю. Мне просто так привычнее.
Человеческий гигант, красивый (по сравнению с собеседником), с благообразными и внушительными ушами, пожал ручку крохотному, будто собранному из деталек разного конструктора существу. А после я улыбнулся. Потому что увидел частичку будущего, которое меня вполне устраивало.
— Теперь давай познакомим тебя с химерой.
— Может, не надо?! — умоляюще поглядел на меня фурий. Ну, или как его там.
— Надо, Парамон, надо. Лети ко мне.
— Не могу, крылья от мертвой воды потяжелели.
Мне пришлось подставить ладонь и нечисть неуклюже влезла на нее. Я даже почувствовал, как всколыхнулся промысел — это Парамон по привычке потянулся к нему. Однако тут же себя осадил. Хороший знак. Приятно иметь дело с теми, кто к тебе прислушивается.
Я неторопливо вылез наружу, прикрывая собой от грифонихи главного фурия, если можно так выразиться. Куся смотрела неодобрительно. Как собака, которая зашла на кухню и обнаружила, что пьяный хозяин ест из ее миски.
— Так, иди сюда, — поманил я ее пальцем. — Это друг. Понятно?
Гриша, у которого в одной руке была скалка, а во второй крышка от кастрюли, даже икнул от удивления. Но молодец, ничего не сказал. Митя тоже не горел оценить мою мерцающую дипломатию.
— Куся, это понятно? — повторил я.
Грифониха медленно приблизила клюв к моей ладони. И надо сказать, что в этот момент сердце тревожно забилось не только у Парамона, но и у меня. Наконец химера фыркнула, от чего непропорциональная нечисть рухнула на задницу, затем грифониха развернулась, дошла до входной двери и стала ее царапать.
— Гриша, открой Кусе и покорми ее. Всю ночь сторожила. Даже боюсь уточнить, что она сейчас больше хочет сделать — поесть или сходить за баню.
Сам я опустил перепуганного Парамона обратно в погреб и закрыл за ним крышку. Вот теперь вроде бы все сделано. Даже удивительно, что я со всем разобрался. Только какой-то внутренний червячок продолжал грызть. Словно я что-то упустил из виду.
— Так, Митя, а что, Зоя сегодня так и не выходила из своей комнаты?
— Нет, дяденька. Мы стучались, говорили, чтобы кушать шла. Вообще не отвечает.
Вот теперь мне стало по-настоящему не по себе. Я подошел к двери и постучал.
— Зоя, ты как там?
Ответа, само собой, не было. Я вообще, конечно, за личные границы и все такое, но в данный момент шел вопрос о жизни человека. Поэтому сделал пару шагов и толкнул дверь плечом. Много ли надо старому замку,
В комнате было прохладно из-за открытого настежь окна. И пусто. Вещей девушки не оказалось, что меня напрягло еще больше. Разве что на кровати лежал сложенный лист бумаги:
'Матвей, извини, но твоя жизнь мне не нравится и так жить я не хочу. За меня не беспокойся, мне теперь ничего не угрожает. По крайней мере, больше не придется прятаться в бане. Прости, если что не так.
p.s. Позаботься о Кусе'.
Я сел на кровать, немного растерянный и до сих пор не понимая, что я чувствую — горечь или облегчение.
Эпилог
Дед, кряхтя, поднялся на четвертый этаж. Старость, сколько бы хиста ни плескалось в его теле, давала о себе знать. Старость — самая неумолимая болезнь человечества, от которой не было излечения. Ты мог лишь отсрочить срок с помощью промысла, однако рано или поздно неизбежное наступало, хищно и насмешливо глядя в выцветшие глаза.
Наверное, Трепов даже не столько боялся смерти, сколько собственной немощи. Мысли об этом вгоняли его в уныние. Боль в руке или в спине, возникающая внезапно, могла испортить самое радужное настроение. Тело все время подавало знаки, которые невозможно было игнорировать. Скорее всего, именно старость и послужила отправной точкой на пути к Нежизни.
Дед вытащил каменную табличку, прочитав еще раз последние слова единственного друга: «Тугарин, он привел меня к себе домой. Мальчишка слабый. Через полчаса встретимся в Подворье».
Прочитал, и черная горечь, отдающая полынью и крепким кофе, скользнула вниз. Как гадко все вышло.
Знал ли Соловей, что так это закончится? Конечно нет. Подозревал ли Трепов, что все может обернуться именно так? Скорее, допускал возможность. Особенно после рассказа Царя царей о химере, под которой легко угадывался грифон.
Более того, Тугарину действительно было жаль друга. Потому что не все человеческое еще умерло в том, кто скрывался под личиной Трепова Тимофея Валентиновича. Однако сам он не мог рисковать сейчас, когда на карту поставлено все. И добыл подтверждение другим путем. Пусть и весьма скотским.
Ни воевода, ни Инга так и не поняли, что произошло. Будто действительно допускали мысль, что мальчишка мог обладать такой мощью, чтобы свалить одного из самых старых и опытных рубежников. Которого, вдобавок, Трепов накачал силой Осколков.
Теперь у Тугарина имелось четкое доказательство, что мальчишка каким-то образом приручил химеру, и больше не было друга. Неравноценный обмен. Зато Трепов добился главного — он мог законно находиться близ ларя. И даже вызвал своих людей. Созвездие, точнее оставшаяся его часть, уже подготавливала все боевые и защитные артефакты, а завтра выдвинется сюда. До «тусклой», как называли ее в древности, луны осталось очень мало времени.