Царь царей
Шрифт:
Однако сегодня я стоически сносил невзгоды судьбы. По сравнению с кощеями всех мастей, которые спали и видели, как бы разобраться со мной и завладеть ларем (или сделать все это в обратной последовательности), падающая с неба холодная вода была сущим пустяком.
К тому же, вкусно запахло разнотравьем, что для уже окончательно попрощавшегося лета было удивительно. Я даже открыл окно, вдыхая ароматный воздух. Такой сочный, что, казалось, им можно было наесться. Подобная любовь к жизни появляется либо перед смертью, либо с жесткого похмелья. И учитывая, что не употреблял я уже давно, данное обстоятельство весьма напрягало.
—
— Вообще-то взял, точнее, на всякий случай ношу с собой уже лет сто пару сникерсов. Ну, чтобы совсем совратить лешего быстрыми и ненужными углеводами. Но видеться с ним и правда не хочу. Не при таких обстоятельствах.
— Пробежала кошка между сс… друзьями, — продолжала троллить Юния.
— Нет, дело в другом.
Я начал и тут же замолчал, не в силах закончить мысль. Потому что чувствовал себя вором, забравшимся в чужой огород за яблоками. Вот только с той разницей, что фруктового дерева там не было. Точнее, оно определенно где-то росло, но я его найти оказался не в силах.
Короче, сравнения и метафоры — это не мое. Я знал лишь, что приперся к ларю, но совершенно не представлял, что именно хочу разузнать. Все вроде бы было понятно. Внутри сундука с красивыми узорами лежит какая-то древняя реликвия. Такая крутая, что все прогрессивное и не очень кощейство хочет ей завладеть. Стоит лишь дождаться лунного затмения, до которого осталось всего ничего, когда и начнется главная потеха. Хотя какая потеха? Здесь будет кровавая баня.
Если честно, я даже не особо надеялся, что мне удастся натравить тверских на новгородских. Да еще большой вопрос, как поведет себя мой подельник по открыванию волшебных сундуков и извлечения из них реликвий на свет божий. Рехон — он персонаж, как бы сказать помягче, своеобразный. Как Киркоров. Вроде понятный тип, но может в любой момент войти не в ту дверь.
Трава скрипуче шуршала под ногами, и мне казалось, что звуки оглушающе разносятся по всему лесу. И все животные вокруг, а может, и нечисть (кто его знает?) внимательно меня слушают. Даже лихо, словно ощутив мое нервное напряжение, перестала доставать своими издевками.
Я добрался до спрятавшегося в желтой листве дуба, на мгновение даже подумав, как было бы хорошо, не окажись в его дупле ларя. Но куда там. Лежит родимый, сверкая драгоценными боками и словно издевательски глядя на меня.
С упорством электрика, которого только что шарахнуло в трансформаторной будке, но у которого еще не закончился рабочий день, я тронул серебряную крышку сундучка. Вот даже магическим током не ударило. Видимо, у меня уже выработалось нечто вроде иммунитета. Разве что сердце забилось как у перепуганного зайца.
Я попытался вытянуть ларь наружу, не особо веря в успех. И, само собой, ровным счетом ничего не произошло. Правда, непонятно, что бы я делал, если это удалось? Тут почти как с женщиной, которая на грубый подкат ответила «да». Что ей после говорить?
Сейчас мне пришлось сесть возле дуба, вытерев вспотевшие виски. Что я хотел здесь увидеть? Чего добиться? Может, получить какие-то ответы?
Для чего все это? Что ждет там, в ларе, такого могущественного, что даже Илия начал плести тонкую, но прочную паутину? Про Трепова уж и говорить не приходится.
— Хорошо, что дождя нет, — пробормотала Юния. — Можно сс… сказать, что повезло.
— Не надо произносить это слово, — скривился я.
Не
Правда, с определенным запозданием я заметил искрящуюся под каплями влаги дорожку из травы. Она вела меня тем же путем, которым мы пришли. Ну, технически, пришел я, а Юния продолжала сидеть в Трубке. А потом я понял — это не трава. А тот самый лазурный лишайник, который растет в очень непростых местах. И складывалось ощущение, что ларь с чем-то соединен невидимой нитью.
— Скажи, подруга дней моих суровых, а у нас лазурный лишайник ведь питается хистом, так?
— Всс… се рубежное питается промыслом, чтоб ты знал. Но да, паразит растет там, где хиста избыток.
— А как может быть избыток хиста там, где ларь спрятан уже несколько веков? С полумертвым волотом в башне Грифона понятно. Туда лезли рубежники, получали по шапке, великан подпитывался их хистом. Ну, и излишки уходили на лишайник. А тут…
— Не нравится мне это сс…
— Это «сс» мне тоже не внушает сдержанного оптимизма, но хоть какая-то зацепка.
Мы обошли стену леса, возвращаясь на юг, пока не выбрались к тому сухому и старому дереву, которое стояло в стороне ото всех. Будто огибаемый людьми прокаженный на рыночной площади. Лишайник здесь уже еле угадывался по редким всполохам. И если бы не насмешливое солнце, я бы его и вовсе потерял. Но все сводилось к одному — магический паразит вел к высохшему мертвому дереву. А я знал, что если где-то жужжит, то все это неспроста.
— Что могло с ним случиться?
— Матвей, иногда банан это просс… сто банан. Ты стал слишком мнителен.
— Ага, Хэмингуэю тоже так говорили.
— Это что за рубежник? Наш или из тверских.
— Ох, темнота. Доведешь, заставлю тебя «Старика и море» прочитать.
Я коснулся сухого и твердого ствола, и пальцы слегка закололо, а внутри родилось странное чувство — симбиоз страха и опасности. Но при этом пришло понимание, что раньше я подобного не ощущал. Это можно было сравнить с головокружением, когда после долгого сидения ты резко встаешь. Иногда оно даже представало, как нечто приятное. И всегда проходило за пару секунд. Однако наступал день, когда долго стоишь, а картинка перед глазами не торопится сфокусироваться обратно. И вот тогда нарастал страх перед неизведанным.
— Юния, вылези на минутку, ты мне нужна, — попросил я.
Лихо послушно выбралась из Трубки. Она втянула носом воздух, провела ладонью по стволу, затем смахнула вниз остатки трухи, после чего даже облизнула руку. Нет, если бы я не знал, что она действительно магическое существо, то посоветовал бы ей пойти на «Битву экстрасенсов». Там бы у нее были все шансы с подобным понтами.
— Сс… проклято, — решительно заявила она.
— Вот ты мудрое и старое… в смысле, опытное существо, — торопливо поправился я, заметив нехороший блеск в глазе. Урок номер один: сколько бы женщине ни было лет, нельзя говорить о ее возрасте. — А самого главного не замечаешь. Оно не проклято, что-то продолжает отравлять его прямо сейчас. Что-то, что связывает ларь.