Царь-дерево
Шрифт:
— Ну что, боитесь? Но если вам страшно даже в грузовик сесть, то как вы можете руководить автоколонной? Опасаетесь аварии? Ничего не случится: я ведь тоже своей жизнью дорожу и не собираюсь играть ею, как гусиным перышком!
Цзе Цзин не понимала, что он задумал. Прежде они не сталкивались, так что причин не любить ее у него не было, да и не похож он на Хэ Шуня и его приятелей, не станет, наверное, шутить над ней. Как бы там ни было, а не принять вызов она не могла и села в кабину.
— Я тоже с вами! — крикнула Е Фан, но ее удержал Хэ Шунь, у которого и во рту, и за каждым ухом было по сигарете.
— Еще не расписалась с парнем, а уже ревнуешь? Я сам за ним вместо тебя присмотрю! —
— У, собачий корм! Ты еще в зад вставь сигарету! — ругнулась Е Фан и сама же прыснула…
Грузовик взметнул клуб пыли и помчался. Они быстро выехали из заводских ворот и направились в пригород. Уже почти смеркалось, небо было серым, дул сильный ветер, какой на севере обычно несет с собой песчаные бури. Ехали быстро, и ветер свистел в ушах. Цзе Цзин оказалась зажатой между Лю Сыцзя, сидевшим за баранкой, и Хэ Шунем, который нарочно наваливался на девушку всем телом. Она пыталась уклониться от него и невольно прижималась к Лю Сыцзя. От Хэ Шуня разило вонючим потом, Цзе Цзин едва терпела, стискивала зубы. Никогда еще ей не приходилось сидеть так близко с мужчиной, к тому же омерзительным, но девушка не смела протестовать. Она и сама взмокла, хотя ветер все время задувал в кабину. Говорить не хотелось. Первым нарушил молчание Хэ Шунь.
— Ну как, несладко? Конечно, такой нежной особе куда приятнее сидеть в заводоуправлении, в кабинете, где работает вентилятор, чай подают… Многие люди мечтали попасть на твое место, а ты вдруг к нам перебежала. Чего тебя потянуло в автоколонну?
— Ты не понимаешь, — как бы возражая ему, заговорил Лю Сыцзя, — это называется сознательностью, передовым духом! Раньше, когда в моде была политика, товарищ Цзе занималась политикой, а теперь в моде практические дела, вот она и перебежала к нам. Все хорошее захапали, как будто этот мир специально для них создан, а мы вечно вкалывай!
Цзе Цзин не ответила. Да и что она могла ответить? Разве с этими людьми стоило говорить откровенно, объяснять им что-то? Хоть она и пробыла несколько лет пусть мелким, но кадровым работником, природная стыдливость спасла ее, она не научилась словоблудию. Ее простое овальное лицо в таких случаях только краснело, и все. Когда она поступила на завод, ее сначала определили в химическую лабораторию при доменном цехе. Цзе Цзин искренне хотела стать настоящей лаборанткой, но руководство цеха все время заставляло ее писать разные бумаги да участвовать в критических кампаниях. А потом ее заметил секретарь парткома и перевел техническим секретарем в заводоуправление. Разве она виновата в этом? Каждый раз Цзе Цзин подчинялась решениям руководства, служебной необходимости. А еще позже вокруг будто стены рухнули: то, что она считала очень важной работой, оказалось пустой демагогией, не имеющей никакой практической ценности и даже вредной для людей. Все эти годы прошли зря, она ничего не умела и ничего не понимала. Она решила закалиться среди народа, научиться хоть какому-то серьезному делу. Что же в этом плохого? Почему ее так принимают? Почему думают, что ее прислали сюда в наказание за какую-то ошибку? Ну да, они считают, что преуспевающий человек сам вниз не пойдет! За последние годы люди прониклись такой ненавистью к «банде четырех», что и политработников невзлюбили. Но она-то тут при чем? Она ведь тоже жертва, и даже более несчастная, чем другие, потому что впустую потратила всю свою молодость и до сих пор ничего не умеет. Если ее сократят, то она может пойти только в дворники или сторожа. Однако еще страшнее духовные потери, которые она понесла. Ей уже больше двадцати лет, а она вынуждена заново строить свои представления о жизни, учиться всему с самого начала. Но где же тут ее вина? Цзе Цзин с трудом подавила уже поднимавшееся в
Ветер усилился, по кабине забарабанил песок, вокруг потемнело так, что невозможно было отличить небо от земли. Грузовик въехал в далекий известковый карьер, тонувший в тучах извести. Рабочие здесь ходили не только в защитных касках, но и с плотно закрытыми лицами, все белые. Едва Лю Сыцзя остановил грузовик, как машина тоже покрылась известковой пылью. Хэ Шунь, не вылезая из кабины, протянул путевку подошедшему рабочему. Тот поглядел на них с явным изумлением. Что они — сумасшедшие, приехали за известью в такую погоду? Затем он громко постучал в стекло кабины и крикнул:
— Эй, вы и половины кузова до завода не довезете, всю унесет!
— А что делать? — истошно заорал Хэ Шунь. — Мы всего лишь ослы на мельнице. Что мельник скажет, то и делаем!
— Глаза-то у вас есть? Не видите, что песчаная буря началась?
— Это верно, глаз у нас нет. А у начальника нашей автоколонны куриная слепота: если с неба ножи станут падать, и то не увидит. Вкалываем-то мы! — Хэ Шунь обернулся к Цзе Цзин. — Заместительница начальника, нечего в кабине прохлаждаться! Когда чиновник получает должность, он пылает от усердия, как три факела, так что вылезай и руководи погрузкой. А то эти пройдохи под шумок недосыплют нам извести или насыплют как попало, машину испортят!
Цзе Цзин поняла, что это простая издевка, но не выйти из машины — значит показать свою слабость, боязнь испачкаться, а девушка была готова снести все что угодно, кроме презрения. Ни слова не говоря, она закусила губу и выпрыгнула из кабины. Ветер дул так сильно, что она с трудом удержалась на ногах и, ухватившись за дверцу, услышала веселый смех Лю Сыцзя и Хэ Шуня. Известковая пыль мгновенно покрыла ее с ног до головы, запорошила глаза, набилась в нос, уши, запершила в горле. Она превратилась в какую-то статую, не поймешь даже, кого напоминавшую. Рабочий поспешно отвел ее в безветренное место, помог стряхнуть известь и тут только с удивлением увидел, что это молодая женщина.
— Ты что, новая водительница?
Девушке пришлось кивнуть.
— Ну и нахальный малый этот Хэ Шунь: сам сидит в кабине, а ученицу посылает следить за погрузкой! Вообще-то тебе нечего было вылезать, мы вас не обманем…
Всего несколько обычных слов, но у Цзе Цзин защипало глаза сильнее, чем от извести. А приветливый рабочий продолжал, беспокоясь о делах, которые его, казалось бы, совершенно не касались:
— Ваши заводские руководители, я вижу, совсем одурели. В такую погоду известь разлетится на полдороге. Это же расточительство и загрязнение воздуха, прохожие вас просто проклянут!
Цзе Цзин подумала…
— Тогда прекратите погрузку.
— Мы уже почти загрузили…
— Выгружайте все! В самом деле, нечего добро на ветер кидать. Извините, что заставили вас зря работать. Спасибо вам!
— Да мы-то ничего. А вас начальство не заругает, когда порожними вернетесь?
— Пустяки, я с ним договорюсь.
— Ладно. А ты, девка, хорошо соображаешь. Иди в машину и скажи Хэ Шуню, чтоб поднял кузов. Мы сзади подгребем — и все. — Рабочий вернул Цзе Цзин путевку.
Девушка забралась в кабину, не представляя, как она заговорит с шоферами. Формально она их начальница, а фактически хуже ученицы — они ее просто не послушают. Но и молчать нельзя, поэтому она набралась смелости и вежливо сказала:
— Товарищ Лю, пожалуйста, поднимите кузов, ссыпьте известь.
— Что? — оторопел Лю Сыцзя. — Не будем нагружать?!
— Ветер слишком сильный, по дороге все сдует. И добро загубим, и прохожим навредим.
— Это ты нам как заместитель начальника приказываешь?