Царь и Россия(Размышления о Государе Императоре Николае II)
Шрифт:
Комментарии, казалось бы, излишни.
Но наиболее типично то, что говорит Шарль Ривэ.
«Русская реакционерка, Царица сверх того была немецкой патриоткой, поддерживая постоянные сношения со своею родиною. Кайзер сумел это использовать. Через Царицу передавал он свои послания, свои мысли и влияния на своего кузена» (С. 36).
«Немка (Царица) маневрировала в пользу своего первоначального отечества» (С. 37).
Однако, думается, что вышеприведенных свидетельств достаточно, чтобы утверждать, что Государыня немкою не была и в качестве таковой на Государя не влияла.
Между тем, и не будучи немкой, просто в силу личных соображений, хотя бы и ошибочных, можно было желать скорейшего прекращения войны и заключения, вследствие этого, сепаратного
Была ли она виновна хотя бы в этом?
Далее будет приведено все, что в этом отношении было подмечено иностранцами. Вывод будет ясен.
Быть может, здесь было бы уместным выяснить себе тот конфликт, который возник между обществом и Царственной четой и который создал ту атмосферу, в которой недоброжелательство к Императрице нашло для своего развития столь благоприятные условия.
С самого приезда принцессы Аликс Гессенской в Россию кто-то распространил о ней слух, что она не любит страны, которая должна была стать ей вторым отечеством. Ее застенчивый характер все приняли за надменность и нежелание сближения с обществом. К тому же состояние ее здоровья, тоже затруднявшее светские отношения, усугубило это, создавшееся о ней, представление. Появился Распутин. Неоднократные и подтвержденные даже иностранцами случаи исцеления этим мужиком припадков гемофилии у Наследника, тогда как медицина осталась бессильною, вызвало в Императрице необычайное расположение, а потом и преклонение перед «старцем».
Много лет эти отношения ее к Распутину не выходили из личной жизни Царственной семьи, и, казалось бы, что до всего этого обществу не было никакого дела. Однако кого-то это беспокоило и очень скоро распространилась отвратительная клевета о предосудительной близости Государыни к грязному мужику. Эта легенда овладела обществом и распространилась в широких слоях народа. Государь знал об этом. Знал он и то, какою восторженною любовью любила его Императрица. Конечно, эта клевета, это преступное легковерие людей, нередко стоявших у самых ступеней трона, не могли не возмущать Царственных супругов. Всякое действие вызывает противодействие, и между Царем и обществом пробежала тень. Наступила война. Пользуясь немецким происхождением Императрицы, враги (чьи враги?) изобрели новую, столь же отвратительную легенду об ее измене России. Государь тоже знал, каковыми были ее отношения к новой ее родине и об ее нелюбви к Германии и антипатии к Императору Вильгельму. Все и вся клеветало на Императрицу.
Государь опять не мог не сознавать всей опасности создаваемого врагами Императрицы настроения не только для нее, но и для него самого как Монарха. Компрометируя Императрицу, чьи-то враждебные силы метили в самый режим, Императором возглавляемый. В представлении Государя они были врагами и беспредельно любимой им России. Государь видел работу своих врагов, страдал от этого, но, несомненно, страдал еще более от того легковерия, с которым общество принимало клевету, позорящую столь несправедливо самое дорогое, близкое ему существо, и приносящую столь непоправимый вред тому, что он любил еще больше, — что он доказал своею мученическою смертию — Россию. Государь не был бы человеком из плоти и крови, если бы все это не возмущало и не ожесточало его против окружавшей его среды. Могли быть ошибки Царя в управлении страной, в выборе людей, но справедливость требует признать, что эти влияния в значительной степени были последствием той обстановки, в которую поставили его силы, поднявшие против него анонимное и подлейшее оружие клеветы.
29 октября / 12 ноября Палеолог посещает яхт-клуб, где два собеседника ему поверяют, «как опасны для России и Династии интриги, которые непрестанно ткутся около Императрицы». Посол отвечает им, что также озабочен этими интригами, и спрашивает: «Как допускает Государь даже в стенах дворца настоящий очаг измены? Почему он не наказывает? Одним
7/20 декабря посол отмечает: «До меня доходят слухи, что в интеллигентных и либеральных сферах о Франции говорят с недоброжелательностью и едкою несправедливостью (по поводу займа, предоставленного России в 1906 году). Я реагирую насколько могу против этих взглядов, но мой образ действий по необходимости ограничен и секретен. Если бы я слишком развил мои отношения с либеральными кругами, то я сделался бы подозрительным правительственной партии и Государю; я дал бы этим страшное орудие реакционерам крайней правой, шайке Императрицы, которая проповедует, что союз с республиканской Францией смертельная опасность для православного самодержавия и что спасение может прийти только от примирения с германским кайзеризмом» (T. I. С. 235) [338] .
338
Ср.: Палеолог М. Царская Россия во время Мировой войны / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. IX. Припадок пессимизма: снарядный кризис. Запись «Воскресенье, 20 декабря».
Уже ранее приходилось ставить вопрос, откуда почерпал Палеолог неблагоприятные сведения как о деятельности правых, так и об интригах около Императрицы. Не раскрывается ли в вышеприведенном абзаце этот источник? Кто был заинтересован в дискредитировании правых? Очевидно, левые. Кому выгодно было работать против существовавшего в то время строя? — Очевидно, левым, тем левым, которые уже в 1906 году поставили на знамени своем революцию, тем левым, которые не могли простить Франции займа 1906 года, способствовавшего Царскому правительству одолеть первую революцию.
Работа левых пока еще робко начинает свою тихую сапу против Царя и возглавляемого им строя.
Набросав, в мере имеющегося материала, значение Императрицы и Распутина в занимающем нас периоде, приходится остановиться еще на одном лице, сыгравшем в то время довольно интересную, хотя и эпизодическую роль главным образом потому, что французский посол отводит ему значительное место в своих записках, почему странно было бы отрицать его значение, а более всего потому, что на нем отражаются некоторые характерные свойства Государя.
В сентябре возвращается из-за границы граф Витте, который посещает французского посла и высказывает ему, что «война — безумие», что «она не может не быть злополучной для России, что победа кажется ему сомнительной» и что «надо как можно скорее ликвидировать эту глупую авантюру» (T. I. С. 119–121) [339] .
Недели две спустя Палеолог отмечает в своем дневнике: «Витте продолжает „со спокойной и высокомерной смелостью свою кампанию в пользу мира“, каковая производит большое впечатление».
339
Ср.: Палеолог М. Царская Россия во время Мировой войны / пер. с фр. Д. Протопопова и Ф. Ге. М.-Пг., 1923. Гл. XX. Верность союзу. Запись «Понедельник, 27 декабря 1915 г.».
Посол жалуется Сазонову, указывая на то, что кампания эта тем более вредоносна, что Витте не частное лицо, а бывший председатель Совета министров, статс-секретарь Его Величества, член Государственного Совета и председатель финансового комитета. Сазонов соглашается с послом, говоря, что интриги Витте не только неприличны, но и преступны и что он не раз доводил о них до сведения Государя, который был возмущен ими.
Посол спрашивает Сазонова, почему Государь не карает Витте и не отымает у него вышеупомянутых почетных званий и должностей. Сазонов отвечает: «Потому что… потому что…».