Царь зверей
Шрифт:
Ночной Ветер, обезумевший от ужаса при мысли о святотатстве, которое он совершил, подняв оружие на белого волка, посылал выстрел за выстрелом, каждый раз убивая по волку. Не успел он выстрелить и двенадцати раз, как вся стая, охваченная страхом, скрылась из виду.
Ночной Ветер, не взглянув даже на человека, которого он спас, шагнул туда, где лежал белый волк, и, бросившись на его труп, стал умолять простить его за то, что он сделал. В ту же минуту до слуха его донёсся слабый детский голос. У него замерло сердце, и он поднял голову.
— Я так и думал, что ты скоро придёшь,— сказал тоненький дрожащий голосок,— я давно уже зову тебя.
Маленькое, худенькое личико и горящие глазки появились из мехов, лежавших в санях. Ночной Ветер забыл убитого волка. Склонившись
Старик тем временем развёл костёр.
— Мальчик был очень болен,— сказал он так спокойно, будто ничего не случилось.— Я вёз его на Северо-Западную реку, чтобы его там вылечили бледнолицые. Но ему теперь лучше, и мы можем вернуться на Майчикамоу вместе с твоей провизией.
— Хорошо,— сказал Ночной Ветер.
Он встал и долго смотрел на тело убитого им белого волка.
— Мы возьмём его с собой,— сказал он наконец,— и похороним, как вождя. Мы поступим худо, если оставим его здесь на съедение лисицам.
НА НЕОБИТАЕМОМ ОСТРОВЕ
Этот песчаный остров находился вблизи плоского и низменного берега материка. На нём не было ни деревьев, ни кустов. Всюду выше линии прилива росла высокая болотная трава с твёрдыми желтовато-серыми стеблями, нежная зелень сверкала только возле ручейка, который вытекал из бившего посреди острова источника. Трудно было представить себе, чтобы кто-нибудь мог прельститься этим клочком земли. А между тем на той стороне острова, которая была обращена к открытому морю, стоял большой одноэтажный дом с широкой верандой и низким сараем. Единственным преимуществом, которым могло похвастаться это уединённое место, была прохлада. Когда на соседнем материке все изнемогали и днём и ночью от удушливой жары, здесь всегда веял свежий ветерок. Вот почему один городской житель приобрёл себе этот заброшенный островок и выстроил на нём дачу, надеясь, что живительный воздух вернёт румянец его побледневшим детям. Семья приехала на остров в конце июня, а в начале сентября уехала, забив все двери и окна, чтобы предохранить дом от зимних бурь.
Взрослые не грустили о том, что должны были после двухмесячного пребывания в обществе ветра, солнца, волн и тихо колебавшейся травы вернуться в город. Зато дети уехали со слезами. Они оставили здесь свою любимицу — хорошенькую кошечку, полосатую, как тигр. Кошка пропала за два дня до их отъезда, скрывшись самым таинственным образом с голой поверхности острова. Дети решили, что её схватил случайно пролетавший орёл.
Так казалось всем, а между тем кошка находилась в заключении на другом конце острова — под сломанной бочкой и кучей песку.
Эта старая бочка, с одной стороны которой были выбиты доски, стояла полузарытая в песок на верхушке песчаной дюны. Кошка забралась в бочку и уснула. Песок поднимался всё выше и выше и достиг наконец такой высоты, что собственной тяжестью своей опрокинул бочку, неожиданно скрыв спавшую кошку от людских глаз и света.
Когда дети, с отчаянием искавшие свою любимицу по всему острову, прибежали к песчаной дюне, они только мельком взглянули на бочку, потому что не могли слышать слабые крики, раздававшиеся временами в тёмной глубине. Они ушли домой печальные, не подозревая, что кошечка томилась в заключении под самыми их ногами.
Трое суток мяукала пленница, напрасно призывая на помощь. На четвёртый день ветер изменил направление, и поднялась буря. В несколько часов она смела с бочки песок, В тюрьму проник свет. Кошка сунула в щель лапку. Когда она вытащила её, отверстие было уже значительно шире. Она заметила это и продолжала работать. Дыра быстро увеличилась, и скоро кошка вышла из бочки.
Ветер продолжал свирепствовать на острове, взрывая повсюду песок. С рёвом, напоминавшим гул бомбардировки, волны налетали одна за другой на берег. Истрёпанная бурей трава клонилась к земле, и длинные ряды её трепетавших стеблей колыхались из одной
Выйдя из своего заключения, кошка едва держалась на ногах под напором ветра. Она прильнула к траве, думая найти себе там убежище. Но стебли травы лежали на земле, примятые ветром, и не могли укрыть кошку. Тогда она решила отправиться в дом. Там она найдёт не только пищу и убежище, но и ласку, которая заставит её забыть все пережитые ею ужасы.
Вид покинутой людьми дачи не испугал кошку: дача показалась ей лишь необыкновенно тихой и пустынной при ярком сиянии солнца и свисте ветра. Кошка не могла понять значения плотно закрытых ставней и дверей. Ветер свирепо рванул кошку, пытаясь сбросить её с веранды. С трудом вскарабкалась она на карниз окна в столовой, куда её так часто впускали, и провисела здесь несколько минут, громко мяукая. Тогда ею овладел панический страх. Она прыгнула вниз и побежала к сараю. Закрыт! Никогда ещё не видела она, чтобы его двери были на запоре, и не могла понять, что это значит. Медленно поползла она вдоль фундамента, но он был сделан плотно и прочно. Стены старого милого дома были мертвы и неподвижны, пугая её своим безмолвием.
Летом дети нежили и сытно кормили кошечку. Ей незачем было заботиться о пище. К счастью, ради забавы она научилась охотиться на мышей и кузнечиков. Наголодавшись за время своего долгого пребывания под песком, она сразу превратилась в хищницу и начала осторожно пробираться к защищённой от ветра стороне дюны, где находилась поросшая травой яма. Здесь буря не пригибала к земле стеблей, а только колыхала их верхушки. Тепло и сравнительное спокойствие царили в этом месте. Маленькие болотные жители — мыши и землеройки — собирались сюда и без всякой помехи занимались своим делом. Кошка скоро поймала мышь и утолила свой голод. Затем она изловила ещё несколько и вернулась к дому. Много часов ходила она кругом, нюхала, заглядывала в окна, жалобно мяукая. Она не обращала внимания на то, что ветром её сдувало иногда с гладкой обнажённой веранды. Доведённая в конце концов до отчаяния, она свернулась клубочком под ставнями детской и заснула.
На следующий день ветер утих, и трава подняла свои верхушки. Кругом, радуясь золотистым лучам сентябрьского солнца, снова запорхали птички и маленькие бабочки. Пустынный остров был полон деятельной жизни. Среди стеблей и дюн копошились мыши, землеройки, кузнечики, и кошке не приходилось голодать. В дом она возвращалась часто, ходила кругом сарая, взбиралась на крышу и трубу, кричала глухим, грустным голосом, который разносился по всему острову, или жалобно мяукала, как покинутый матерью котёнок. Целыми часами, когда голод не гнал её на охоту, она сидела на карнизе окна, у дверей или на ступеньках веранды, надеясь, что вот-вот милые и знакомые голоса позовут её и приласкают. Охотилась она с особенным ожесточением, как бы желая отомстить за какую-то большую, но не вполне ей понятную обиду.
В течение следующих двух или трёх недель жизнь пленницы на острове была не очень ужасной, несмотря на полное одиночество и тоску. Птиц и мышей на острове было сколько угодно. Кроме того она скоро научилась ловить мелкую рыбу в устье ручейка, где солёная вода смешивалась с пресной. Она очень увлекалась этой охотой: хватала добычу лапкой и выбрасывала её далеко на берег. Но зато кошке пришлось очень плохо, когда забушевали осенние бури, на небе нависли чёрные низкие тучи и зашумели ливни. Вся дичь спряталась, и её трудно стало находить. Пленница мокла теперь до костей, пробираясь среди сырой поникшей травы. Голодная, мрачная и печальная сидела она около дома, у стены, защищавшей её от ветра, и злобно следила за гулким морским прибоем. Около недели бушевала буря, затем погода прояснилась. На восьмой день к берегу прибило небольшую шхуну, изуродованную волнами. На ней, тем не менее, находились пассажиры — мокрые, грязные крысы, которые смело поплыли к земле и разбежались по траве. Крысы скоро почувствовали себя как дома и устроили себе жилье под старыми полузарытыми в песок брёвнами, нагнав панику на мышей и землероек.