Царьградская пленница
Шрифт:
Сердце Зори зашлось от сострадания и ужаса. Под веригами виднелись раны, одни не зажившие и кровоточившие, другие уже покрылись струпьями.
«Юродивый…» – подумал Зоря.
Юродивых во все времена и у всех народов верующие уважали, считая их людьми праведной жизни.
К беседовавшим подошел Неждан. Завязался разговор. Юноша в веригах стал рассказывать о себе, благо стража не торопилась открывать ворота.
– Звать меня Родионом, – слабым приятным голосом говорил юноша. – Родом я из Любеча, боярский сын…
– Ты – боярский сын?! – удивленно воскликнул Неждан, оглядывая бедное одеяние собеседника. – Знаешь что, рассказывай сказки другим.
– А
Неждан недоверчиво ухмыльнулся, а Родион продолжал:
– Отец мой умер рано, я у него был один сын. Он оставил матери большое богатство и много холопов. [59] Жить бы я мог в мирских утехах, но не видел вокруг себя правды. Мы с матушкой жили в богатых хоромах, одежду носили из дорогих паволок, [60] ели на серебре, стол был уставлен яствами, где только птичьего молока не хватало. А холопы ютились в тесных избенках, спали вповалку на холодном полу и, окромя куска черного хлеба, не видели иной пищи… На всю жизнь запомнился мне случай: впервые, чуть не младенцем, понял я, сколь тягостна доля наших рабов. Повела меня нянюшка гулять, и как-то, отбившись от нее, забежал я на скотный двор. Что я там увидал!
59
Холоп – человек, находившийся в зависимости от господина, близкий к рабству. Женщина-холопка называлась рабой
60
Паволока – дорогая ткань
До сих пор сердце горит, как вспоминаю. Около свиного корыта стояли на четвереньках мальчишки и девчонки в скудных отрепьях и, отпихивая поросят, выхватывали из пойла куски пареной свеклы. Посмотрели бы вы, други мои, с какой жадностью они их глотали!..
В голосе Родиона послышалось рыдание. Пересилив себя, боярич продолжал:
– На ту беду, появился на дворе тиун. А он всегда ходил с плетью. И, как завидел несчастных ребяток, принялся их той плетью охаживать по спине, по плечам, по чему попало. Распаляясь гневом, управитель кричал: «Да как вы, холопье отродье, смеете у барского скота куски из горла вырывать?!» Я заплакал от горя и стыда, и так меня нянюшка увела со двора. С тех пор стал я втихомолку носить холопам еду от нашего стола для детишек. Да еще помогал слугам в многотрудных их заботах…
– Ой! – воскликнул Зоря с глазами, круглыми от изумления. – Ты это делал?
– А почему бы нет? – спокойно возразил Родион. – Разве я не такой человек, как они? Христос сказал, что для него «несть еллин и иудей, раб и свободь [61] ».
– И мать тебе такое позволяла? – продолжал допытываться Неждан.
– Нет, – тихо отозвался юноша. – Матушка сведала о моих делах от слабых духом доносчиков и жестоко меня наказала. А мне наказание было в усладу, ибо знал я, что страдаю за правое дело.
61
Нет грека и еврея, раба и свободного
Неждан и Зоря слушали нового знакомца с великим удивлением.
– Матушка запретила мне водиться с холопами, – продолжал Родион. – «Твое ли там место? – говорила она. – Ты знатного рода, боярич, и не должен дружить с черным людом». Но не восхотел я пользоваться мирскими благами, когда бедствует
– И долго ты, Родя, ходил? – спросил Неждан.
62
вретище – убогое платье
– Нет, недолго, – ответил юноша. – Уйти далеко мне не пришлось. Матушка, прознав о моем побеге, послала погонь, прибила меня и некое время держала в оковах на хлебе и воде, заточенного в погребе. И там сидючи, я славил господа, ибо сравнял он меня с самыми последними на нашем дворе…
Зоря и Неждан с почтительным страхом смотрели на знатного юношу, который, отвергнув земные блага, шел на муки из-за святой любви к страдающим собратьям.
Родион продолжал:
– Видя таковое мое упорство, матушка выпустила меня из погреба. Тогда я тайно покинул родительский дом и пришел в Киев, чтобы здесь принять иноческий сан. Мнится мне, что токмо в обители найду я праведное житие. В обители все равны перед господом, ни единый человек не угнетает другого и не возвышается над ним. В обители не гонятся за мирскими богатствами и суетной славой и в тишине славят создателя…
Зоря и Неждан молчали. Они невольно прониклись чувством уважения к боярскому сыну. Но Неждану жаль было Родиона. Сам он с малых лет бывал у дяди и насмотрелся на монастырскую жизнь. Неждан знал, что она совсем не такова, как ее представлял себе Родион. Однако, не желая разочаровывать нового друга, сын оружейника сказал:
– Коли намерен ты в монахи постричься, идем с нами. У меня родной дядя – инок Георгиевской обители. Мы с Зорей у него грамоте учимся. Может, он тебе пособит.
Родион обрадовался:
– Вы учитесь грамоте? А можно мне с вами? Я много знаю из писания, но только по памяти, а хотел бы сам читать священные слова.
Неждан усмехнулся про себя и подумал: «Вот еще любитель грамоты нашелся. Пожалуй, дядя меня отпустит, хватит с него двух учеников».
Вслух он сказал:
– Дядя – старик добрый, всякому рад услужить.
Ворота в это время открылись, и толпа ожидавших ринулась в город. Переждав сутолоку, трое юношей пошли в монастырь. Родион оказался приятным собеседником. Как и его новые друзья, он любил городки и лапту. В этих играх все участники были равны: побеждала ловкость, а не богатство и знатность.
Отец Геронтий встретил ранних посетителей приветливо. Узнав от племянника, кто такой Родион, монах накормил голодного юношу и приказал ему снять вериги, чтобы зажили раны. Геронтий смазал их лампадным маслом.
– Зачем ты носишь эту цепь? – спросил у Родиона старец.
Юноша признался:
– Надел я ее, чтобы легче в монастырь попасть. Увидит настоятель, как я плоть свою умерщвляю, и более снисходителен будет к моему прошению.
Даже строгий Геронтий улыбнулся этому наивному признанию.
«Глупый отрок, – подумал он. – Сколь мало ведома ему жизнь, коли думает он таким подвижничеством склонить к себе сердце нашего игумена Симеона».
– Я постараюсь, – сказал монах, – чтобы тебя и без этого самоистязания приняли в нашу обитель.
Родион низко поклонился отцу Геронтию.
Зоря с нетерпением ждал, когда начнется урок. И он поспешно, с большой гордостью, выложил учителю все свои знания, повторил выученные буквы и даже написал стилосом на бересте слова, которые ему удалось сложить.