Царица Пальмиры

Смолл Бертрис

Свадьбу назначили через два дня. Условились, что сыновья Делиции не отправятся немедленно вместе со своей матерью, а последуют за ней месяц спустя, чтобы она могла провести хотя бы немного времени наедине со своим супругом.

На следующий день после свадьбы Делиция и ее новый муж уехали в крепость Квазр-аль-Хер, а в Пальмире, в царском дворце, в величайшем горе остались ее сыновья. С логикой, типичной для детей восьми и девяти лет, Лин и Верн решили, что, не будь рядом их младших единокровных братьев, их отец не стал бы отсылать их прочь. Тогда они отвели своих братьев, одному из которых было четыре, а другому пять лет, на рынок рабов и попытались продать их одному торговцу, караван которого вскоре отправлялся в Китай. Торговец был очарован двумя златокожими и сероглазыми

мальчиками, которые прекрасно говорили и отличались острым умом. Он сразу же, начал подозревать Лина и Верна. Они еще слишком малы, чтобы продавать рабов. К счастью, он оказался честным человеком. Он отвел мальчиков в сторону и спросил, как их зовут. Ответ, который он услышал, не вызвал у него ни малейших сомнений.

— Я — царевич Вабаллат, — прошепелявил старший из мальчиков. — Мой папа — царь. А это мой брат Деми. Он тоже царевич.

— А кто эти мальчики? — спросил торговец.

— Это Лин и Верн. Их мама — ее зовут Делиция — вчера вышла замуж, и нас угощали засахаренным миндалем. Я люблю засахаренный миндаль, а вы?

И Ваба улыбнулся, глядя на торговца снизу вверх.

— Да, я тоже люблю засахаренный миндаль. Я дам тебе немного и отведу тебя и твоего брата во дворец.

Во дворце никто никогда не видел Зенобию рассерженной. Однако в тот день ее ярость сметала все на своем пути. Ее приходилось удерживать силой, чтобы она не набросилась на Лина и Верна.

— Уберите их с глаз моих долой! Если я когда-нибудь увижу их снова, я задушу их собственными руками! — пронзительно кричала она.

Зенобия приказала, чтобы няни ее сыновей были обезглавлены, но Оденат отменил этот приказ.

— Ты не должна обвинять их! — пытался он урезонить Зенобию. — Ведь дети всегда играли все вместе. Откуда же няни могли знать, что задумали Лин и Верн?

Она плакала, осыпала торговца подарками и взывала к богам, чтобы они благословили его. Оденат освободил ошеломленного торговца и всех его потомков до десятого поколения от всех будущих налогов.

Гнев Зенобии не утихал.

— Это все проделки твоей матери! — упрекала она Одената. — Ты не слушал, когда я предостерегала тебя. А она забивает им головы вздорными мыслями об их праве на трон! — Зенобия даже не хотела произносить их имена. — Мои сыновья, мои малыши могли оказаться навсегда потерянными для нас, и это была бы твоя вина!

Потрясение и страх лишили ее благоразумия.

— Однако тебя это ничуть не взволновало бы, не правда ли? — продолжала она. — Случись с ними беда, исчезни они с лица земли, ты сделаешь то, что всегда хотела эта старая сука из ада, твоя мать! Ты назначил бы их своими наследниками, это отродье Делиции! Я никогда не прощу тебя! Никогда!

В течение нескольких дней она была на грани безумия, но все же ради детей простила их нянь.

Лина и Верна заперли в их комнатах, и они попали в глубокую немилость. Они не были злыми, но внезапная перемена в их жизни вселила в них неуверенность в своем будущем. Им надо было объяснить, кто они такие и какое занимают место в этом пугающем мире. Их отец недвумысленно заявил, что, хотя они его сыновья, он не женат на их матери. Это означает, что, согласно закону, они ничего не могут унаследовать от него. Эта привилегия принадлежала сыновьям его жены, их единокровным братьям. Какие бы идеи ни внушала им их бабушка, они должны забыть об этом, ведь она — глупая старуха.

Аль-Зена отчаянно пыталась объяснить Зенобии, что она совсем не такая, какой ее видит невестка.

— Я не хотела, чтобы они причинили вред Вабе и Деми! — плача, говорила она, и ее гордое лицо как-то внезапно изменилось и постарело.

— Если бы им это удалось, я зубами перегрызла бы вам горло! — зарычала на нее Зенобия.

— Я тоже люблю Вабу и Деми, Зенобия! Я действительно люблю их! — всхлипывала Аль-Зена.

— Вы никогда в своей жизни не любили никого и ничего! — последовал жестокий ответ. Аль-Зена овладела собой.

— Ты нетерпима, как все молодые, Зенобия. Я любила! О да, я любила! — воскликнула она.

Она вздохнула и принялась за рассказ.

— Когда мне было десять лет, я влюбилась. Я любила этого человека

всю свою жизнь, хотя он умер двадцать лет назад. Его звали Ардашир, он был царем Персии. Сейчас страной правит его сын Шапур. Ах, как я любила его! И он тоже любил меня, хотя я была ребенком. Именно он послал меня сюда, в Пальмиру, чтобы я стала женой отца Одената. Я не хотела уезжать и всячески сопротивлялась. Я умоляла его позволить мне стать его наложницей, его рабыней — кем угодно, только бы не покидать его! Возможно, мне удалось бы поколебать его, но моя старшая сестра была женой Ардашира. Она не возражала против того, чтобы Адрашир имел наложниц, но ни за что не хотела допустить, чтобы я сделалась одной из них. Итак, несмотря на все мои протесты, меня отправили в Пальмиру. Все могло бы быть хорошо, если бы только отец Одената с пониманием отнесся к моему девичьему горю. Но единственное, чего он хотел, — это иметь наследника. Ты, несомненно, слышала историю о том, как он изнасиловал меня в нашу первую брачную ночь. Ну что ж, это правда, он действительно поступил так со мной, а потом продолжал делать это каждую ночь, пока не убедился, что я беременна. Когда родился мой сын, его тут же отняли у меня. Мне даже не позволяли нянчить его. Я помню, как умоляла мужа разрешить, чтобы мне вернули мое дитя. Но он только смеялся в ответ и говорил, что разгадал планы Ардашира сделать его сына персом. Нет, он никогда не позволит оказывать на сына дурное влияние. После этого мне стали приносить ребенка каждый день всего лишь на час и при этом никогда не позволяли оставаться с ним наедине. Я умоляла мужа подарить мне еще одного ребенка, который был бы только моим, но он отказал. Кроме того, он сказал, что я совсем не в его вкусе. Я слишком худа, а он предпочитает полных женщин. Мной овладевала злоба, Зенобия, но что же в этом удивительного? Мой сын рос, не зная матери. У меня был муж, но он только назывался моим мужем. Кроме того, я разлучилась с единственным мужчиной, которого любила. Когда отец Одената умер, я попыталась завоевать любовь сына, чтобы на старости лет у меня осталось хоть какое-то утешение. Но тут появилась ты, и у Одената не оставалось времени для меня. Ты обвиняешь меня, что я ненавижу тебя и стараюсь превратить твою жизнь в такой же ад, каким была моя собственная жизнь. А почему тебя должны любить, а меня — нет? Однако поверь, я бы никогда намеренно не причинила вреда моим внукам!

— Каким внукам? — резко спросила Зенобия.

— Ни одному из них. Ни Лину с Верном, ни Вабаллату с Деметрием. Я люблю их, Зенобия! Они — единственное, что у меня есть, и они любят меня!

— Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить вас! — сказала Зенобия.

— Я тоже не знаю, смогу ли простить саму себя! — грустно ответила Аль-Зена. — Из-за своей злобы и ревности я, вероятно, причинила большой вред сыновьям Делиции. Если ты позволишь, я постараюсь исправить эту ошибку. Что бы я ни говорила в прошлом, я знаю, у Пальмиры может быть только один наследник, и им должен стать твой сын Вабаллат.

Зенобия пристально взглянула на мать своего мужа. То, что она увидела, убедило — Аль-Зена с ней честна.

— Не знаю, станем ли мы когда-нибудь друзьями, Аль-Зена. Но я по достоинству оценю ваши усилия. Вы должны убедить сыновей Делиции, что их долг — служить их младшим братьям.

— И ты не отнимешь у меня Вабу и Деми?

— Нет, не отниму.

— И ты простишь моего Одената? Ты не можешь обвинять его в том, что он любит всех своих сыновей!

— Причина моего гнева не в его любви к сыновьям. Я сержусь на него из-за того, что он не хочет замечать опасность. И вот чуть было не случилось непоправимое.

— Ты должна простить его, Зенобия! Ты — его радость! Всю свою жизнь ты была окружена любовью и не знаешь, как это ужасно — жить без любви.

Потом, сидя в одиночестве, Зенобия спрашивала себя, любила ли она когда-нибудь своего мужа по-настоящему. Да, она наслаждалась его любовью, а также, несомненно, и его обществом. Он друг и товарищ, она уважает его. Но любовь ли это? Только ли это соединяло ее родителей? Она решила, что нет, однако не знала наверняка. Интересно, познает ли она когда-нибудь настоящую любовь?