Царская дочь
Шрифт:
В этот вечер они засиделись в школе до пол-одиннадцатого ночи. Когда Михайлова спускалась, охранник, перед которым лежал маленький компьютер в форме книжки, раздражённо спросил:
– Ну, долго от там ещё? Я сегодня ещё не ел!
А на улице дул пронизывающий октябрьский ветер, и Михайловой хотелось стать лучше и простить тех, кто причинил ей горе и зло.
Когда она подошла к котельной, позвонила Раиса Михайловна, и воскликнула чуть ли не со слезами в голосе:
– Катенька, а почему ты не ходишь в церковь?!!
– А
– А то меня Анатолий Александрович сегодня спрашивает: «А где Катя?» Я ему: «Позвоните и узнайте!»
– Да, «разве я сторож брату своему…» Он не станет мне звонить, ему это – западло.
И Михайлову в который раз за сегодняшний день окатила горячая волна стыда за то, что она сегодня была в таком месте. Ей казалось, что все это знают и считывают её мысли.
– А у меня, Катенька, беда: Саша вернулся. И главное, позвонила не она, хозяйка, а пастор! А я сейчас со сломанной рукой, как я могу вывезти свои вещи! Я даже плакала. Анатолий Александрович сказал: поставь пока в церкви. Я говорю: «Я найму машину и из Камволина вывезу!»
– Можно у меня поставить, места много. И ближе.
– А о тебе, Катенька, я даже не подумала.
– А обо мне никто вообще никогда не думает.
Глава вторая Скучная церковь
Много лет назад Екатерина крайне неудачно вышла замуж. Её муж Максим беспробудно пил, нигде не работал.
Они принадлежали к «потерянному поколению» 90-х, у многих из которых нет ни дня трудового стажа. Сейчас на работу тебя могут взять лишь при условии, что кто-то головой поручится, что ты сможешь работать, но такого человека у неё не было.
Они сдавали комнаты в своей большой трёхкомнатной квартире, но жить «в таких условиях», да ещё с хозяином-алкоголиком, долго никто не хотел. Вот и сейчас у них никто не жил, копился долг за квартиру.
Когда Максим был женат первым браком, он работал в торговле, – то в мебельном магазине, то в хозяйственном. Он очень хорошо всё умел делать, но, то ли алкоголь разложил его волю, то ли у него её от природы не было. Максим мог запросто напиться с любым человеком, которого видел в первый раз в жизни.
Прошлой осенью, не имея стажа и поручителя, Михайловой удалось пристроиться делопроизводителем в торгово-транспортную компанию «Континент» в Котове, на глухой окраине города, где ещё чудом сохранялись остатки былой промышленности. Жили там, в основном, татары.
Общественный транспорт в Котово не ходил, надо было доехать до станции Щёлочь, или остановки Металлургический комбинат, и оттуда – полтора
«Континент», осуществлявший грузовые перевозки по России и Казахстану, располагался в грязно-белом двухэтажном бараке, правда, со стеклопакетами. Слава Создателю, что хотя бы Котово не коснулась ещё эта чёртова многоэтажная застройка!
Но в июле Михайлова работу потеряла, так как стала слишком стара.
Правда, благодаря «Континенту» у неё появился близкий друг – Раиса Михайловна, чеченка, продававшая «Эйвон» и женскую одежду вразнос. Она годилась Екатерине в матери. Она чем-то ей понравилась, и Раиса Михайловна дарила ей «не продавшуюся» одежду просто так.
На работу Михайлову никуда не брали. От отчаяния она стала каждую субботу ходить в собор на всенощное бдение. Из объявлений в притворе Михайлова узнала о новой воскресной школе своего старого знакомого отца Алексия и платных курсах церковной флористики. На бесплатные катехизаторские курсы она опоздала.
Собору требовался «уборщик помещений». Поломойка, конечно, не её специальность, но Михайлова оказалась в отчаянии. Да и Божий дом как-никак.
Стоял холодный и прозрачный октябрьский день. Трубку не взяли, но перезвонили. Михайлова как раз снимала на камеру своего старенького смартфона берёзовый листопад.
– Я не могла вам сразу ответить, я была на литургии, – весело сказала приветливая женщина.
Михайлова сказала, что по поводу работы.
– Сколько вам лет? – всё так же приветливо спросила женщина.
И Михайлова внутренне сжалась, так как цифра была огромной:
– …
– Надо же, какая молодая! – поразилась «соборянка». – Как странно… Мы обычно берём тех, кому семьдесят…
Михайлова с юности и не пыталась давить на жалость, а тут вдруг почувствовала, что с собеседницей можно общаться просто:
– А что ещё делать, если нечем платить за квартиру?
– А как вас звать-величать?
– Екатерина Алексеевна.
– Нет, вы ещё молодая, просто Катя. Я – Наталья Сергеевна. Катя, а вы принимаете участие в таинствах?
– Только в таинстве исповеди.
– Вы причащаетесь?
– Нет.
– А почему?
– Я недостойна! – с излишней патетикой воскликнула Михайлова.
Не могла же она сказать, что…
– Просто нам велено брать на работу лишь тех, кто участвует в таинстве причастия. Хорошо, приходите завтра в храм к десяти.
***
Утром она пошла в собор, как на каторгу. Храм был озарённый чудесным золотым светом, который льётся в наши окна только в октябре. В притворе стояла зелёная крышка от гроба, а на столике для записок – какие-то листовки. Михайлова взяла почитать.