Царская сабля
Шрифт:
– На службе царской любое поручение так исполнять надобно, словно от него судьба мира зависит, – ответил молодой воин, подступив обратно к саням, но не решаясь коснуться руки знатной спутницы. – Увижу ли я тебя еще, прекрасная княжна?
– Ты храбрый молодец… – Девушка запнулась, потом улыбнулась и вдруг многозначительно кивнула в сторону сидящего с вожжами на облучке холопа: – Все в руках Господа. Бог даст, свидимся. Ты ныне о здоровье своем подумай. Вроде ты и бодр на диво, да рана-то была какая… Беспокоюсь я за тебя. – Княжна покачала головой и громко скомандовала: –
Холоп тряхнул вожжами, и сани покатились прочь.
Сердце в груди боярского сына Леонтьева дернулось вслед за нею – и оборвалось. Чувствовал Басарга, понимал, что не увидит больше никогда этих янтарных, с прозеленью, глаз, никогда в жизни не услышит этого ласкового девичьего голоса, не ощутит прикосновения теплых ладоней, ибо кто он и кто она? Он – боец простой, от земли; из рода своего знающий лишь то, что прапрадед его поместье получил, из которого к князьям Воротынским в ополчение ходит. Она же – княжна, ветвь самих Рюриковичей, потомка святого Александра Невского. И далеки они друг от друга, словно облака высотные и раки озерные, по дну темному ползающие. Один раз близко до прикосновения сошлись – и то чудо…
– Басарга! Басарга, боярин Леонтьев! Побратим! Дружище!!! – Уж совсем нежданно оказался гонец в объятиях совершенно незнакомых парней. – Ну наконец-то! Живой?! Свиделись!
Парни потащили боярского сына на двор дворца – тесный и шумный.
Басарга вспомнил, что перед самым его отъездом князь Воротынский рассылал гонцов с призывом об исполчении. Ныне, видать, призванные бояре в Москве и собрались. То есть служивые люди, получается, были вроде как свои… Вот только никого из них молодой воин совершенно не признавал.
– Да ты нас никак не помнишь, дружище?! – с силой двинул его кулаком в плечо тонкотелый малорослик с едва наметившимися рыжими усами и столь же мифической бородкой. – Меня Ильей родители нарекли, боярский сын Булданин я, это – Тимофей Заболоцкий, – указал тощий коротышка на могучего кареглазого воина в две сажени ростом и косой саженью в плечах, с короткой, но вельми черной бородой и такими же мрачными густыми усами, однако по-юношески гладкого лицом. – А это боярин Зорин, Софоний, что означает «мудрый».
Боярин Зорин по имени Софоний был смугловат, несмотря на конец зимы, темен глазами и носил настолько знакомую бородку клинышком, что Басарга не удержался от вопроса:
– Скажи, боярин, а Михаил Немеровский тебе не знаком?
– Отчего же, знаю Немеровского, – кивнул Софоний. – По земле он вроде как угличский, но токмо родни изрядно среди шляхты имеет, латыням и философиям всяким учился и вовсе у немцев, в империи Римской [30] , там же и умению ратному натаскан. Сказывают, ныне он лучший фехтовальщик в землях московских…
30
Священная Римская Империя Германской Нации. Географически – современная Германия, но размерами больше раза в полтора – до середины современной Италии. Официальное время существования – 962—1806 гг.
– Был, –
– Отчего был? – не понял Софоний.
– Зарубил я его в поединке четыре дня тому, – ответил молодой витязь и ткнул пальцем себе в грудь: – Сие есть от его клинка отметины, это он мне весь кафтан испоганил. Прочие холопы токмо один раз копьем попасть изловчились.
– Ай молодца, ай порадовал! – встрепенулся малорослик и в душевном порыве крепко обнял Басаргу. – Пусть знают наших!
Боярский сын медленно кивнул, удивленный этакой фамильярностью. Однако, поскольку Илья Булданин за него явно радовался, а не язвил, выказывать обиду не торопился.
– Постойте, други, – вскинул толстый, как черенок лопаты, палец широкоплечий Тимофей. – Кажется мне, что наш юный витязь нас покамест не понимает. Ну же, боярский сын Леонтьев, вспоминай. Арская башня, казанское сидение. Три дня и две ночи от басурман малым числом отбивались. Чуть не все ранены остались, а многие и вовсе живота своего лишились. Ты у окна четвертой площадки сидел, мы над головой твоей, ярусом выше. Боярин Булданин тебе стрелы дважды подносил, Зорин князя к тебе привел, когда ты отходить уже собрался. Я же, как Большой полк в город ворвался, тебя до приюта монастырского отнес. Нешто забыл?
Басарга, к стыду своему, ничего не помнил. И если про стрелы что-то у него в голове и отложилось, то позднейшие события антонов огонь начисто выжег из памяти.
Но теперь боярский сын хотя бы понимал, как попал к лекарям-молчальникам и кто, выходит, спас ему жизнь. А потому низко, в пояс, поклонился Заболоцкому:
– Благодарствую тебе, боярин Тимофей. Всю жизнь дело твое доброе помнить буду…
– Да какое дело, друже? – бодро пихнул его в бок непоседливый Илья Булданин. – Тебе с дороги банька полагается. Так и айда! Попаримся, пивка попьем, дела свои вспомним! Там и поклонишься. Пошли!
Спустя полчаса они уже отогревались на струганых осиновых досках обширной людской бани князя Воротынского, вдыхая едкий смолистый аромат распаренных можжевеловых веников.
– Вроде бы куда больше нас было в башне-то? – припомнил порозовевший от пара боярский сын Леонтьев, наглаживая все еще ноющий бок.
Как ни странно, но от страшной раны копьем, с широким наконечником и ратовищем в руку толщиной, на его животе осталось всего лишь большое пятно розовой молодой кожи, в половину ладони размером. Шрам, конечно, никуда не денется, но…
Но пять дней назад его почти убили, а сегодня служивые люди заживающую рану по незнанию просто не заметили, за здорового сочли.
– В башне нас всего и сидело-то с полсотни человек, друже, – закинул руки за голову боярин Заболоцкий. – То бишь после первого дня столько уцелело. У дверей люда православного тогда столько полегло, что чуть не до потолка тела навалены были. Опосля стало полегче. Однако же два десятка ратников под стрелами и ядрами полегли.
– Да токмо там еще половина служилых людей боярина Басманова была, – припомнил Софоний Зорин. – Нам с ними, сам понимаешь, пива не сварить. Ну и стрельцы с холопами…