Царственный паяц
Шрифт:
лапкой.
193
В действительно поэтических образах он воспринимает мир, слышит в шумящих
кленах зеленые вальсы весны, видит в тенях парка хоры позабывшихся монахинь, с
поэтической дерзостью, достойной Фофанова, превращает лилию в бокал
шампанского. Он чувствует и весну, и позднюю осень, «когда хромает ветхий месяц,
как половина колеса», а мороз выпивает лужи и затягивает их хрупким хрусталем...
Все это хорошо и иногда прелестно у Северянина, но как
засоряющего, безвкусного вычура; выдуманных слов, сравнений гостинодворца, для
которого слово «дюшесе» выражает превосходную степень! Как манерничает он,
гоняясь за призраками новых слов! Как смешно и ненужно у него веерит воздух, утреет
и денеет комната, и женские ножки «молоточат» паркет!
Какой привскок чувствуется во всех его глаголах - лунеть, яко- рить, июлить,
весениться, разузорить, ажурить, вуалить, офиалить, беззвучить, оэкранить, офлерить,
обрильянтить, онездешниться; в его прилагательных — бальзаколетний, клюковый,
эстетный; в его наречиях - павлиниево, ореолочно, снегурово!
Сколько дурного вкуса в его желании быть изысканно тонким и галантным!
«Вы такая эстетная, вы такая изящная!» - да неужели он не чувствует, что так
написал бы Епиходов? И разве вот это может петь поэт:
Я в комфортабельной карете, на эллипсических рессорах,
Люблю заехать в златополдень на чашку чая в женоклуб,
Где вкусно сплетничают дамы о свежих дрязгах и о ссорах?..
Игорь Северянин - это красавица, нюхающая табак, хромой принц, алмаз с отбитым
боком, джентльмен в пенсне из польского золота, талантливый художник, почему-то
предпочитающий писать помелом пестрые плакаты. Это не мэтр и не ересиарх
футуризма, - наоборот, признанье и любовь придут к нему, конечно, в ту минуту, когда
он оставит в детской все эти ранние игрушки, весь этот ажур парикмахерски
прифранченных слов и найдет спокойный и честный язык для выражения нежных,
наивных, прелестно-грустных переживаний, какие знает его душа.
Не рожденный в княжьей колыбели, он сделает тем лучше, чем скорее оставит
своих придуманных принцесс и чем скорее выйдет из роли купринского героя
«Гранатового браслета».
Не исключительное, но своеобразное, искреннее дарованье может сделать из него
задушевного, нежного поэта, именно в фофановских тонах. Надо только перестать
водить знакомство с госпожою Пошлостью и сознать, что признание в литературе
покупается не гевальтом и благим матом, а только искренностью таланта. Тот
ненастоящий, ока- лошенный, орекламленный, с 30-ю тысячами интервьюеров и
«льстивой свитой», Игорь Северянин остался бы только мишенью газетных острот.
Пред настоящим —
А. Измайлов
ПРИНЦЕССА-ГРЕЗА
(«Златолира» Игоря Северянина)
В одном литературном кружке зашла речь о Фофанове. Все соглашались, что трудно
назвать другое имя столь явственно одаренного небесами поэта.
— Но и нет поэта, - сказал стареющий большой писатель, — который, так высоко
взметая одно крыло, так часто влачил бы по земле другое. Если исключить его перлы,
то об остальных стихотворениях будет справедливо сказать, что редкое из них не
испорчено тяжелым прозаизмом, срывом, смешным оборотом или небрежностью.
Откройте наобум его книжку, и я поручусь вам за сказанное.
Захотели проверить. Достали книжку. Поэтесса, ныне здравствующая, раскрыла
какой-то антологический сборник на Фофанове и начала:
Отче наш! Царь, в небесах пребывающий,
194
Оку незримый...
~ Ну, вот видите, — прервал писатель, — «окунь незримый»! Все стихотворенье
прекрасно, но второй стих хоть сейчас в учебник пиитики, как пример какофонии!
У нас, тогдашней литературной молодежи, «окунь незримый» так и запомнился на
всю жизнь и стал символом поэтической оплошности. Если сейчас есть другой поэт,
который бы так сильно напоминал Фо
фанова своим действительно поэтическим складом и вместе изобилием незримых
окуней, - то это, конечно, Игорь Северянин. Второй сборник стихов его «Златолира»
только что появился на книжном рынке.
Читая его, ломаешь руки. Боже мой, можно ли более безжалостно давать самому на
себя палку! Среди цветов, настоящих и благоуханных, какие скверные, обмякшие
стебли, какие нелепые подделки из ржавой проволоки и полинялого коленкора, какой
галантерейный язык, какое безвкусное любительство!
Отчего же боишься ты познать материнство?
Плюй на все осужденья, как на подлое свинство!..
...Вонзите штопор в упругость пробки,
И взоры женщин не будут робки.
Да, взоры женщин не будут робки,
И к знойной страсти завьются тропки...
...Заказали вы «пилку», — как назвали вы стерлядь, —
И из капорцев соус, и рейнвейнского конус...
Я хочу ошедеврить, я желаю оперлить Все, что связано с вами, - даже, знаете, соус!..
Какие чудачества футуризма с «кротами берлинства, лондонства, ньюйорчества», с
дамой, которая «пристулила в седьмом ряду», с величием истинного маньяка!
Мне отдалась сама Венера,