Царство. 1951 – 1954

Струев Александр Леонидович

Следовало доказать смутьяну Хрущеву, что лишь Молотов имеет право на лидерство, а Никита, если правильно сориентируется, попадет ему в единственные первые замы, сможет заниматься вопросами социалистического строительства, руководить компартией, а заодно, если уж хочется, управлять не только сельским хозяйством, но и наукой, в которую бывший шахтер настырно совал свой курносый сопящий нос! Пусть заберет «под себя» отдельные направления, а вот страной, державой, должен править эрудированный, политически грамотный, уважаемый миром политик, то есть он — Молотов.

Вячеслав Михайлович понимал, что Булганин переходная фигура, в конце концов, придется разделить

власть с энергичным мужланом Хрущевым, который несуразно подражает интеллигентным манерам, но, как ни старается, сколько ни завязывает на шее шелковый галстук, ни втыкает в манжеты запонки, остается неотесанным, малообразованным, хамоватым, хотя в чем-то и понимающим трудоголиком-простофилей, который, к месту и не к месту, вставляет простонародные выражения, не гнушается шапкозакидательства, оголтелого крика, отборной ругани, что, собственно, безотказно срабатывает. Хрущев яростно топал в кабинете ногами, пугая министров, седовласых академиков, чемпионов-спортсменов и даже, что неожиданно, послов иностранных государств. Такой человек-горло, человек-палка, человек-таран, безусловно, необходим, недаром хитрый Берия подтягивал горлопана ближе, значит, так же рассчитывал на его полезность.

Подобные размышления занимали искушенного в интригах и невидимых подводных течениях Вячеслава Михайловича, он думал, как подступиться к осуществлению заветных замыслов, с чего начать. Убедить в своих постулатах Хрущева, по его мнению, не составляло труда, однако всему свой черед.

Чай остыл. Молотов велел принести кипятку. Теперь Никита Сергеевич принялся за баранки, макая их в сливовое варенье. Снова пошли разговоры.

— Договор о единой европейской армии, который затеяли англичане, несовместим с независимостью европейских народов! — заявил Молотов.

— И американцы устраивают сплошные провокации, — поддержал Хрущев.

— Борьба, борьба! — пожал плечами министр иностранных дел.

— А товарищ Маленков пытается Германией манипулировать.

— Решили уже с ним! — вскинул голову Молотов.

— Меня в Маленкове другое раздражает, — не унимался Никита Сергеевич, надеясь добить вопрос с председателем Совмина. — Мелочный он, был бы принципиальный, как мы с вами, другое дело. На 7 ноября, после парада на Красной площади, мне первому «ЗИС» подали, а Егору сразу за мной, так ему точно вожжа под хвост попала! Раскричался, разъерепенился. «Почему, — кричит, — Хрущеву вперед машину? Кто перепутал?! Я председатель Совета министров!» Подумаешь, господин! — отбросил скомканную салфетку Никита Сергеевич. — Ну не дурак, я извиняюсь? Дурак, самый что ни на есть дурак! Ну, поторопились, напутали, чего особенного? Чего тут, бомба взорвалась? Я готов самым последним уезжать, дело разве в этом?! Нет машины, я пешком побегу, улица Грановского рядом!

— Перебарщивает, — согласился Молотов.

— Мягко сказано!

— К тебе тоже претензии есть, — сухо заметил Вячеслав Михайлович.

— Какие, скажите?

— Зачем Сталина пинаешь? Со Сталиным не горячись. Столько лет при нем жили, хорошо ли, плохо ли, а порядок выстроился! Он вождь был, и ты, Никита Сергеевич, всем ему обязан. Думаешь, Лазарю Кагановичу? Нет, Сталину. При Кагановиче ты б до сих пор райкомом заведовал, а ненаглядная, на все согласная Фурцева Москвой командовала! Ты бы при ней в провожатых бегал, это в лучшем случае, — зло проворчал министр. — Сталин тебя на вершину вознес! А ты Иосифа кусаешь при каждом удобном случае, поносишь на чем свет стоит — нехорошо! Я уж на что обиженный из-за Полины Семеновны, и то себе такого не позволяю.

Мы, Никита, со Сталиным повзрослели, войну прошли. Привычный уклад жизни ломать не следует. Политика это, а не баловство! В народе что подумают: Берия врагом оказался, теперь Маленков вредитель, я тебе уже про то толковал. Мы с тобой государственники, а не пустомели. Если твою практику поощрять, то про нас потом тоже плохо скажут, поэтому прошу тебя, сдержись! У большевиков общественные интересы выше личных. Партийный порядок для большевика — основа основ, на это еще Ленин указывал. А у нас — помер человек, зарыли в землю, значит можно его на каждом углу лягать! Нельзя, не по-марксистски это, не по партийному. Только у слабых или у недоразвитых каких-либо племен огульно ругают, хотя и не уверен. Не трогай Сталина, Никита Сергеевич!

Хрущев слушал не перебивая. Он добился своего, получил поддержку Молотова в деле свержения Маленкова, сидел поэтому тихо, покорно.

— А с Абакумовым что решим?

«Советуется, — оценил Вячеслав Михайлович, — видать, лед тронулся!»

— Эту сволочь в расход, — сморщился министр иностранных дел, — выблядок!

— Правильно! — воскликнул Хрущев. — Я думал, вы и за Абакумова заступаться приметесь.

— Хер с ним! — оскалился министр иностранных дел. — Палач, подручный Берии! В расход!

Хрущев устало потянулся:

— Пора нам, Вячеслав Михайлович, загостились!

— Провожу, — вставая, отозвался хозяин.

Хрущев послушно поднялся.

— Спасибо за угощение! — поблагодарил он.

— Как ты смотришь, если мы Маленкову Министерство строительства электростанций предложим? За электростанциями будущее, особенно за атомными, — произнес Молотов.

— Он на рядового министра не согласится, пост зампреда правительства попросит.

— Пообещаем, — благосклонно изрек Вячеслав Михайлович.

15 декабря, среда

Хрущев вышел в приемную встретить дочь Сталина Светлану Аллилуеву. Светлана совсем не изменилась, может, чуть осунулась, и вокруг глаз, если присмотреться, появились еле различимые морщинки.

— Здравствуй, Света! — Первый Секретарь шагнул навстречу, расставив руки для объятий.

— Здравствуйте, Никита Сергеевич! — тихо отозвалась гостья.

— Ну, пойдем! — не отпуская женщину, Никита Сергеевич увел ее к себе. — Садись на диван, на диване тебе удобней будет.

Светлана Иосифовна села. Хрущев устроился напротив.

— Как дела, рассказывай?

— Спасибо, все в порядке.

— Как дети?

— Хорошо.

Светлана сидела прямо.

— Рад, что у тебя жизнь складывается, рад! Чай будешь?

— Нет, спасибо.

— И я не буду, — отозвался Хрущев. — Решил вот тебя повидать, соскучился.

— Спасибо, что не забываете.

Никита Сергеевич по-отечески улыбался. Он часто вспоминал ее, Светланку. Сталин души в дочери не чаял, называл «хозяйка», «душа». Она была его гордостью, училась на «отлично» и, чем становилась старше, тем больше напоминала покойную мать. Светлане было около тридцати.

— За городом бываешь? — разглядывая суховатую женщину, спросил Никита Сергеевич.

— Некогда бывать, много работы на кафедре, — она уже несколько лет работала в Институте русского языка и литературы, к тому же преподавала в МГУ. — Да и негде.

Никита Сергеевич припомнил, что у Сталиных не осталось собственной дачи, а в дома отдыха из-за повышенного внимания Светлана ездить не любила. И к Ждановым на дачу не ездила, как и предугадал отец, ненавидели ее жадные ждановские старухи.