Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
— Считай, решили с Маленковым, но участок работы Георгию подобрать обязаны. А то как получается — сначала Берия враг оказался, потом Маленков плохой, выходит, ко всем сталинским кадрам присмотреться следует? Плохие знаки. Надо ему весомое дело дать.
— Только не сельское хозяйство! — не удержался Хрущев.
— Не будем, — пообещал Вячеслав Михайлович. — Сельское хозяйство — твоя забота.
Молотов перевел взгляд за окно, на лес, где на деревьях совсем не осталось листьев, было безжизненно и сиротливо. Первый Секретарь придвинул ближе тарелку с пирожными и положил себе два кусочка слоеного, пропитанного сливочным кремом «Наполеона».
— Налопаюсь сладкого, пока Нина
Глядя на его аппетит, и Молотов взял себе кусочек.
«Дурацкое название — “наполеон”! Причем тут Наполеон? Кто придумал? Глупость несусветная!» — покачивал головой Вячеслав Михайлович.
Тем не менее, он с удовольствием съел пирожное. Вожди революции, основоположники марксизма-ленинизма, неумолимо смотрели со стен. Огромные портреты делали щуплого хозяина загородного особняка и выше, и мощнее. Вячеслав Михайлович испытывал чувство величия, просветления, блистал ясностью ума, эрудицией, портреты придавали ему нереальную силу, он заряжался от них энергией, по-настоящему ощущал себя Мо-ло-то-вым, а никаким не Скрябиным, чью фамилию получил от родителей и навсегда от нее отрекся во имя торжества революции! Даже после ареста жены, после сталинских унижений он оставался Молотовым и знал, что несокрушим!
— Булганин подойдет, — утерев рот салфеткой, подытожил Вячеслав Михайлович, — однако прежде надо с ним потолковать.
— Потолкуйте, — Хрущев проглотил третий «наполеон». — Торт у вас знатный!
— Ешь, ешь! Ты, Никита Сергеевич, должен быть ко мне ближе, а как посмотрю, все где-то бегаешь!
— Так здесь сижу?! — заулыбался гость. — Если что важное, я ж сразу к вам!
— Смотри, брат, смотри!
Никита Сергеевич, виновато пожал плечами.
— Вячеслав Михайлович, просветите, что в мире?
— В мире что? — отозвался министр иностранных дел. — За социализм воевать надо, вот что! Ты со своим другом Булганиным всюду лезешь, а ведь толком ни в чем не разбираетесь!
— Поэтому и интересуюсь у вас, что да как? — бесхитростно ответил Хрущев. В подобных случаях он напускал на себя дурновато-простецкий вид, пытаясь производить впечатление недалекого провинциала.
— Не разбираетесь в сути — и не лезьте! — повысил тон зампред правительства. — У вас с Булганиным знания поверхностные — слышишь звон, а не знаешь, где он! — выражал неудовольствие дипломат. — Хотя бы взять предателя Тито!
— Маршал Тито Югославию объединил, — возразил Секретарь ЦК. Иосип Броз Тито нравился Хрущеву своей принципиальностью, независимостью, смелостью. Когда Балканы занял противник, он с винтовкой в руках дал немцам отпор, потом ушел в партизаны, чем заслужил глубокое уважение людей.
— Югославию объединил, а социализм для одного себя устроил! — злобно рыкнул Молотов. — Что Тито сделал для укрепления социалистического лагеря? Чем как коммунист себя показал? — министр стянул узкие губы в ниточку. — Живет точно князек, жрет, пьет, командует, никого не слушает, кто он? Фашист, а не коммунист, вот кто! — выпалил Вячеслав Михайлович. — Когда Тито из гитлеровских лап выручали, тихий ходил, послушный, а как Гитлера отдубасили, ожил: — и мы воевали! — бубнит. А тут, как по заказу, американцы в Европу приперлись. Глядь, а до Тито уже не достучаться! От Тито молчок. Уже не просит совета, уже лавирует, расхрабрился, а раньше разве ж мог взбрыкнуть?! Сейчас, гляди, каким павлином вышагивает! Как ты там его назвал — маршал?! — занервничал Молотов, но тут же взял себя в руки, и лицо его сделалось непроницаемым.
— Почему США Японию вооружают? Как такое получилось? — перевел разговор на другую тему Никита Сергеевич.
— Дружат теперь.
— Получается,
— За деньги и не такое бывает.
— Только не у нас! — яростно запротестовал Хрущев.
— Тут да, не у нас! — закивал Вячеслав Михайлович. — У коммунистов деньги ничего не значат, в этом наше существенное превосходство над противником, а на Западе деньги первей всего!
— Гнилые люди! — отозвался Никита Сергеевич.
— Америка все на деньги меряет, в этом их главный просчет. Если побольше скопить, и воевать с Америкой не придется, сама в руки ляжет, такая алгебра, — нравоучительно заметил министр иностранных дел. — Они так и японцев с потрохами купили, и их недобитого императора. А мы потихоньку Америку растлеваем, — пожимал плечами политик, — золотом сорим.
— Американцы мечтают и Китай прихватить.
— Не выйдет! — назидательно произнес Вячеслав Михайлович. — Мао в Китае крепко стоит. Он Китай не отдаст, а потом мы у него друзья-товарищи, никуда от Москвы Мао Цзэдун не денется. В свое время по два миллиона долларов ежемесячно ему засылали, а иногда — и по три. А потом — заводы. Сколько заводов китайцам построили, сколько железных дорог? И морские порты, и аэродромы, все братскому народу дали. Китайская Красная армия без нашего оружия, без наших военных специалистов ничего не стоит. Мао это понимает. Он, в отличие от Тито, коммунист до мозга костей! Главное, чтобы с нами до конца шел, этот бывший учитель.
— Сейчас Сталина нет, сложновато с ним будет! — заметил Никита Сергеевич.
— Я есть! — назидательно протянул Молотов.
Хрущев сделал подобострастное лицо:
— Мао Цзэдун бомбу просит. На каждой встрече китайцы тараторят — бомба, бомба!
— Надо дать, — невозмутимо сказал министр иностранных дел, — пусть империализм крушат.
— Ну, не знаю! — засомневался Хрущев. — Бомба — смерть.
— Наша цель — коммунизм во всем мире! — возвысил голос Вячеслав Михайлович. — Любой ценой, любыми средствами, но чтобы человечеству к двухтысячному году в счастливую коммунистическую эру попасть, тогда на земле никаких споров не останется, мир будет, спокойствие и счастье! А что толку рабами жить? Погляди, как трудовой человек в Америке батрачит? Жалкое существование влачит, жрет, срет, да как проклятый вкалует. Лучше сразу сдохнуть! — заключил Молотов.
— Не сдадутся враги без боя, а атомная бомба — это беспощадная война!
— За счастье народное воевать не обидно, и положено воевать! И смерть за счастливое будущее принять не грешно. Снабдим китайцев атомными бомбами, пусть первые ходят!
Хрущев понимающе качал головой.
— Хорошо бы Китай в Организацию Объединенных Наций протянуть, тогда позиции социализма усилятся, — высказался он. — И страны народной демократии в ООНе не лишнее. Крепко бы тогда наш голос звучал!
— Над этим работаю.
— А все-таки с Югославией, как?
— Про Тито — забыли! Тито перерожденец! — отрезал министр. Вячеслав Михайлович благолепно сидел напротив гостя и, словно пророчества, бросал свои бесценные умозаключения. Пустышка Булганин на посту председателя Совета министров его устраивал больше, чем зазнавшийся энциклопедист Маленков. Однако хрущевское влияние на недоделанного маршала было велико. «Черт с ними! — думал Молотов. — Время все расставит на места!» Заводить разговор о собственном премьерстве было рано. Поначалу Молотов хотел убедить Никиту Сергеевича в своей особой нужности, значимости: ведь только он, Молотов, а не кто-то иной, был при Сталине вторым человеком в государстве, а поначалу он был первым, с 1931 по 1941 год именно Вячеслав Михайлович, а не Сталин, возглавлял советское правительство.