Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
— По этим самым поступкам получается, что Берия уже сейчас в стране главный!
— Евреи вчера врагами номер один считались, Каганович документ готовил, чтобы евреев из Москвы выселить, а Лаврентий, несмотря на все величие Иосифа Виссарионовича, их амнистировал, — не унимался Булганин. — Зачем это ему? Сидели бы за решеткой и сидели!
— Получается, Коленька, нету уже у Сталина никакого величия! — пробормотал Хрущев. — Берия про нас не забудет, ты не особо хорохорься. А евреи, врачи, амнистия — это ходы, Коля, шахматы. И поступки гуманные, лишь для отвода глаз.
Никита Сергеевич накрыл ладонью муравьишку, который
— Ползи, малой, ползи!
— Не согласен с тобой, не согласен! — протестовал Булганин. — Лаврентий искренне делает, хочет по-людски жить, честно, и чтобы другие жили!
— Маскировка. Обычная маскировка! — ответил Никита Сергеевич и, понизив голос, добавил: — Я думаю, как Берию уберем, тебе, товарищ Булганин, председателем Совета министров быть!
При этих словах Булганин отставил в сторону рюмку и уставился на товарища.
— Мне?
— Тебе.
— А Маленкова куда денем? — прошептал он.
— Не тянет Егор, разве не ясно? Не тот человек, — разъяснил Хрущев. — Подыщем другую работу, менее ответственную.
Булганин беспокойно смотрел на друга.
— Ну не закопаем же его на кладбище, в самом деле! Мы — не они!
— Все у тебя, Никита, хорошо, все складно! А как на Берию руку поднять, если вся спецохрана под ним, и госбезопасность, и милиция, и агентура, а агентура — это, считай, полстраны, может, и эти двое! — маршал показал взглядом на баню, где беззаботно резвились офицеры.
— Мой точно не с ними! — убежденно ответил Хрущев. — Не бойся, Николай, у тебя же целая армия под ружьем, ты же министр Вооруженных Сил!
— Почем знаешь, что твой не с ними? — не успокаивался Николай Александрович.
— Я его перевербовал, — очень серьезно ответил Хрущев.
— Тебя послушать, ты скоро всех перевербуешь!
— Перевербую!
— А я никому не верю! — признался Булганин и обтер выступивший на лице пот.
— А мне, — Хрущев придвинулся ближе, — мне веришь?
— Тебе верю.
— А вот побегу и на тебя настучу!
— Не настучишь! — скорчил добродушную гримасу министр. Никита Сергеевич расплылся в улыбке.
Они еще долго сидели, прислушиваясь к шорохам майского леса. И тут запел соловей, залился удивительными переливами с пересвистом.
— Как поет, как поет, стервец! — прошептал Николай Александрович. Он был уже изрядно пьян. — Поехали к балеринам, к Маше моей! Поехали, Никита! — наклонившись к Хрущеву, пролепетал маршал. — Сергей, уезжаем! — крикнул он адъютанту и помахал рукой.
— Умирать не хочется! — всматриваясь в лицо друга, проговорил Никита Сергеевич. — Давай не умирать, давай жить! Если умрем, то ни балерин, никого у нас не будет, черви съедят!
Булганин отмахнулся, из его глаз катились слезы. Хрущев налил себе рюмку и махом выпил.
— Главное — не расширять круг, чтобы не сдали, — приходя в сознание, проговорил Николай Александрович.
— Я никому про то не говорил. Ты — первый, — признался Хрущев. — Про тебя, Коля, Берия думает, что ты тютя, на решительные действия не способный, следовательно, армию бояться не нужно. Маленков — ручной козленочек на веревочке, а я — дурак набитый, так Лаврентий рассуждает. Вот и получается, что мы его козырной картой бьем. Все, Коленька, за нас, только мешкать нельзя. Мы с тобой горы своротим! Берия уверился в собственной силе, бдительность потерял, самое время его прихлопнуть!
— Ничего
— Машина готова, товарищ министр! — отрапортовал уже одетый и аккуратно, как с картинки, причесанный адъютант.
— Иду, Сережа, иду, жди у машины! — распорядился маршал. — Не потерял он бдительность, Никита, не потерял! Мне страшно, так страшно! — оборачиваясь к собеседнику, лепетал готовый расплакаться Николай Александрович.
— А я говорю, потерял. Он не только нюх, он уже и ум потерял! — обхватывая Булганина за плечи, наступал Никита Сергеевич. — Читал, какие за его подписью Постановления Совмина выходят, что сказал, то так тому и быть! Это от чего? От головокружения! — объяснял Хрущев. — Раньше над ним Хозяин стоял, а у Хозяина, сам знаешь, не забалуешь. Лаврентий решил, что теперь он Хозяин. Будем с мерзавцем тянуть, сильно умного товарища Маленкова не досчитаемся, а вместо него кто председателем Совмина окажется? Догадываешься кто? Лаврентий Павлович. — Хрущев с силой потряс Булганина за руку. — Лаврентий Павлович! Тут тянуть не надо, делать надо, иначе сгинем!
Булганин сидел тихо, рассматривая ровненькие, отполированные маникюршей ногти, и вздыхал.
— Что молчишь?
— Поскорей бы нам Берию схарчить! — выдавил маршал.
— Всем будет крышка, если мы ему лапти не скрутим!
— А старики? — спросил Булганин, приглаживая волосы, — Молотов, Каганович, они его сторону не примут? Сидят, как воды в рот набрали!
— Выжидают. Старая школа. Они всегда при сильном — рыбы-прилипалы! Он и их на сковородку, не успеют глазом моргнуть! Я, Коля, стариков не боюсь, они с нами, только да или нет говорить не обучены. Я их по глазам читаю, Берия им как кость в горле.
— Ты им ни слова! Ни-ни! — заволновался Булганин. — Пусть ни о чем не догадываются!
— Ты-то со мной?
— С тобой! — пожав другу руку, прошептал министр.
— И Егор наш, я уверен.
— Я двух-трех надежных генералов подберу, чтобы Берию прибить, через Жукова Георгия Константиновича.
— А Жуков с нами пойдет? — с сомнением спросил Хрущев.
— Пойдет.
— Это замечательно!
Булганин не торопясь застегнул ворот белоснежной сорочки и очень ловко, завязал большим узлом шелковый галстук. Перед походом в баню, он сменил военную форму на штатское.
— Жаль, что не попарились, просидели без дела, ни то ни се! А ты говорил, в баню хочу! — посетовал Николай Александрович.
— Да хрен с ней, с твоей баней!
Николай Александрович достал пачку Marlboro:
— С маршалом Жуковым на днях разговаривал. Это человек железный, без сантиментов, правда, тяжелый и прямолинейный, как снаряд. Он Берию всей душой ненавидит. После войны, когда Жуков в Англию ездил награды за победу над Гитлером получать, английский король, ему звание лорда пожаловал и целым замком одарил — у англичан лорд без поместья не бывает. Замок Жуков в собственность родному государству переписал, сейчас там загородная резиденция нашего посольства. А супруге маршальской король бриллиантовую брошь в виде пятиконечной звезды преподнес. Брошь эта императором Александром I была Натали Гончаровой подарена, уже после смерти Пушкина. Тогда царь за женой поэта приударял или что-то в этом роде, — заулыбался Булганин. — После революции эту брошь наследники Александра Сергеевича за границу вывезли и продали.