Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
— Товарищ Маленков в приемной, — доложил помощник.
— Пусть заходит, — велел Лаврентий Павлович, пряча в ящик стола десятикаратное кольцо.
Георгий Максимилианович появился в дверях.
— Заходи, садись! — пригласил маршал, как только премьер-министр переступил порог.
Маленков поторопился к столу и плюхнулся на первый попавшийся стул.
— Ближе садись! — указал на ближайшее кресло Лаврентий Павлович. Георгий Максимилианович перебрался непосредственно под светлые очи маршала. Берия, не мигая, уставился на него:
— Королеву английскую поздравлял?
— Да. В посольство ездил, просил, чтобы Елизавете Английской мои поздравления передали, — подтвердил Маленков. — Вчера ее коронация состоялась.
— Подумай, какая честь! — развел руками Берия. — Сам председатель советского правительства к английскому послу прикатил! — он встал и медленно вышел из-за стола.
Маленков
— Сиди, сиди! — позволил министр.
За последнее время товарищ Берия предпринял кардинальные попытки реформирования сталинского наследия: кроме дела врачей, по которому были освобождены и реабилитированы все его участники, а само дело признано полностью сфальсифицированным, прекратили дела по Главному артиллерийскому управлению, выпустили из застенков неправильно арестованных маршала артиллерии Яковлева, начальника Главного артиллерийского управления генерала Волкотрубенко, заместителя министра вооружений Мирзаханова. По другому делу — вредительство в авиации — были отпущены бывший Нарком авиационной промышленности Шахурин, маршал авиации Новиков, полностью реабилитирован оклеветанный и покончивший с собой Михаил Каганович, родной брат Лазаря Моисеевича; были освобождены из тюрем другие участники этого липового дела. К ответственности привлекли лиц, виновных в убийстве народного артиста Михоэлса, началось расследование о незаконном ведении следствия о так называемой мингрельской националистической группе, и по делам арестованных бывших сотрудников госбезопасности назначили обстоятельную проверку. Берия резко ограничил права особого совещания при МВД СССР, которое выносило карательные решения, включая высшую меру наказания, и фактически подменило собой советские суды в уголовном законодательстве. Так или иначе, все эти коренные изменения не только бросали тень, но и ставили под удар репутацию вождя всех времен и народов, раскачивали существующие в государстве устои.
Берия предпринял и довел до конца массовую амнистию, из мест заключения освободили более одного миллиона человек. С зоны возвратились домой сидевшие за незначительные преступления, осужденные на срок до 5 лет, а также виновные в должностных и хозяйственных преступлениях, независимо от срока наказания. Из тюрем и лагерей выпускали беременных женщин, женщин, имеющих детей до 10 лет, а таких за колючкой насчитывалось более двухсот тысяч, шагали на свободу несовершеннолетние. Амнистия предусматривала снятие судимости и поражение в избирательных правах со всех граждан, ранее судимых и ранее освобожденных. Получившим срока свыше 5 лет наказание сократили вдвое. Заново вводилась отменная в 1939 году норма досрочного освобождения за хорошую работу и хорошее поведение. Лаврентий Павлович пошел на упразднение паспортных ограничений, которые касались мест проживания, ведь страна была исчерчена подобными ограничениями, существовало 340 режимных городов, въезд в которые бывшим зекам был закрыт, запрет проживания распространялся на многие железнодорожные узлы и целиком на приграничную зону вдоль всей границы СССР шириной от 15 до 200 километров. Закарпатская, Калининградская, Сахалинская области, Приморский и Хабаровский края, в том числе Камчатка были полностью объявлены режимными, а, соответственно, там не могло поселиться грандиозное число людей, когда-то привлекавшихся к уголовной ответственности. Особо запретными стали города Москва и Ленинград, позже этот список дополнили столицы союзных республик. Теперь же, за редким исключением, доступ бывшим зекам туда открыли. Вспомнил Лаврентий Павлович и о насильственно выселенных в далекие местности. И этим лишенцам, теперь позволили тронуться с места. Но мало этого, Берия шел дальше — он замахнулся изменить политическое и хозяйственное содержание Союза, начал осуществлять план реорганизации управления союзными республиками, предоставляя центральные руководящие места национальному большинству, подверг резкой критике руководство Украины за извращение ленинской политики в западных областях. В Львовской, Дрогобычской, Тернопольской, Станиславской, Волынской, Ровенской, Закарпатской, Измаильской и Черновицкой областях росло недовольство местного населения управленцами, которыми оказались там совершенно чуждыми, прикомандированные начальники совершенно не озадачивались чаяниями местных жителей, не вникали в суть. «Из-за формального отношения к коренным гражданам, никак не можем искоренить враждебное советской власти подполье, получающее поддержку местного населения, — заявил Лаврентий Павлович. — ЦК Компарти Украины и обкомы западных областей до сих пор не могут понять, что борьбу с националистическим подпольем нельзя вести только путем массовых репрессий и чекистско-войсковыми операциями,
Приведенные цифры поражали: с 1944 по 1952 гг. в западных областях Украины подверглись разным видом репрессий до 500 тысяч человек, в том числе было арестовано более 134 тысяч, убито более 153 тысяч человек, выслано навечно за пределы Украины 203 тысячи.
Поначалу все предложения и начинания Берии получали полную поддержку и одобрение ближайшего друга Маленкова, но потом, чем глубже Лаврентий Павлович погружался в устройство социалистического общества, пытаясь переналадить главные механизмы, Георгий Максимилианович стал его тормозить, одергивать, и большинство членов Президиума держалось его точки зрения, не спешило форсировать и преобразовывать.
Берия требовал большей инициативы республикам, утверждал, что не правильно держать там первыми секретарями русских, предлагал опираться на местные кадры, владеющие ситуацией изнутри. Украинского секретаря Мельникова освободили от занимаемой должности, на его место Хрущев, который с пеной у рта отстаивал любые инициативы Лаврентия Павловича, воткнул опять-таки своего человека — Кириченко.
Лаврентий Павлович затеял разбор полетов в Литве — и там готовилась смена руководства. Допек Молотова, Ворошилова и Кагановича по Австрии, которую согласились отпустить на все четыре стороны, вывести с территории советские войска. Маршал настоятельно требовал избавиться от советской части Германии, начинал зондировать бывших союзников, на что же они пойдут, если СССР согласится объединить расколотое на половины немецкое государство. Таким единоличным и не терпящем возражений подходом Маленков был обеспокоен, он боялся поспешности, боялся навредить в первую очередь себе, и эта его трусливость, осторожность, вызывала ярость старого товарища.
«Выбери с кем ты, определись! Хочешь к Ворошилову с Молотовым, тогда шагай туда, а ко мне не приставай!» — негодовал Берия, выдвигая все новые и новые проекты Постановлений Правительства. Вот и сегодня разозлился он не на шутку.
Маленков сидел потупясь. Лаврентий Павлович расхаживал взад-вперед, не глядя на посетителя.
— А почему один в Английское посольство поехал?! — повысил голос Берия.
— Там только посол был, больше никого, — оправдывался Георгий Максимилианович, — принцесса Елизавета королевой стала, а я…
— Да хер с твоей принцессой! — выпалил Лаврентий Павлович. — Я спрашиваю, почему ни меня, ни Булганина, ни Ворошилова не позвал? Почему одного туда понесло? Забыл нас пригласить?! — наклоняясь к уху Маленкова, заорал он, да так, что председатель правительства зажмурился.
— Товарищ Берия…
— Я тут за тебя говно подтираю, государство в чувство после конопатого привожу, а ты по посольствам шастаешь?!
Берия раскраснелся от злости. От отчаяния Георгий Максимилианович не мог говорить.
— Ну, знаешь, товарищ Маленков! От кого, от кого, а от тебя, такой подлости ни ожидал! Ни думал, что про меня забудешь!
— Да, я…
— Молчать! — оборвал Берия и наклонился над перепуганным гостем. — Может тебе стоит кое-что напомнить, прошлое твое поворошить? А то — он забыл!
— Я ни о чем дурном не помышлял! — чуть не плача, оправдывался председатель Совета министров. — Мне Молотов посоветовал. По протоколу, говорит, тебе ехать надо…
— Я скажу без протокола, ни по-английски, по-русски скажу, мать твою! Если еще раз к иностранцам сунешься, ни обижайся, три шкуры спущу, три шкуры! И все твои темные делишки наружу всплывут! Молотову, гадюке подколодной, мой пламенный привет передай! И он допрыгается!
— Извини, Лаврентий! — еле слышно запричитал Маленков.
— Хоть один раз со мной не посоветуешься, я тебе такую коронацию устрою!
Берия уселся за стол и стал пересматривать документы. Маленков замер, как первоклассник, и положив руки на колени, часто моргал глазами полными слез.
— Лаврентий Павлович, извини! Не додумал, Лаврентий Павлович!..
Через пять минут Берия произнес:
— Ты здесь, Егор?
— Здесь.
— Что сидишь, иди!
7 июня, воскресенье
Нина Петровны расстраивалась — Илюша совершенно не хотел заниматься музыкой. Именно для этой цели было куплено пианино и установлено в игровой, из Киева вызвали прекрасную учительницу, которая преподавала фортепьяно и Раде, и Сереже, ее устроили на работу в Дом отдыха «Усово», что находился по-соседству с хрущевской дачей, понапокупали всяческих нот — а сынок не желал учиться! Он и английским занимался спустя рукава.
— Илюша, талантливый, память отличная, только ленится, — жаловалась англичанка.