Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
— И то верно, прокаженный! — согласился Никита Сергеевич. — Но все равно — никого к нему, ни докторов, ни монахов!
Министр госбезопасности согласно кивнул.
— Семью арестовали?
— И жену, и сына, — подтвердил Серов. — Есть Постановление Генерального прокурора. Молотов настоял.
— Вячеслав не успокоится. Как в заключении Нина Теймуразовна будет?
— Как скажете, так и будет, — отозвался Иван Александрович.
— Я с Молотовым конфликтовать не могу, силенки не те, но ты с ней помягче, проследи, чтобы перегибов не было и вообще.
— Возьму под
— Нина Теймуразовна к нашей кухне отношения не имеет. И с сыном помягче.
— Завтра выйдет указ о лишении Берии звания Маршала Советского Союза и должностей в правительстве. Сына его, Серго, лишат научных степеней, звание инженер-полковника с него уже сняли. Подано ходатайство об исключении обоих из партии.
— Из партии само собой. Был бы сын обычным инженером, может, никто бы на него внимания не обратил. А тут инженер-полковник, не сегодня-завтра генерал, руководитель КБ баллистических ракет, лауреат Сталинской премии, орденоносец!
— Все равно бы в тюрьму упрятали, — не согласился Серов. — А вот как с женой Серго быть? Ее тоже полагается на нары, как члена семьи врага-народа, ведь по такой категории у нас бериевские проходят. Она пока под домашним арестом.
— А что с его женой?
— Как-то неудобно ее сажать. Марфа Пешкова внучка всемирно известного пролетарского писателя Горького.
— Внучка Горького?! — поразился Никита Сергеевич. — Ай, ай, ай! А я, садовая голова, забыл! Ее трогать категорически нельзя!
— Товарищ Молотов настаивает.
— Нельзя, тебе говорю!
— Понял, понял! Я же должен доложить, как дело обстоит. Я, как и вы, понимаю, что такое делать неправильно.
— Вот и не трогай, если что, вали на меня. Я до одури спорить стану! — Никита Сергеевич потянулся за чашкой, но чай там совершенно остыл.
— Зря мы семью Лаврентия травим, семья ни при чем!
— Решение Президиума выполняем. Я назначением Руденко доволен, — продолжал министр, — деловой, не наглый, и главное — наш. На пост Генерального прокурора лучшего не сыскать.
— Руденко на своем месте, — подтвердил Никита Сергеевич. — Ты уяснил, что я тебе про семью Лаврентия сказал?
— Уяснил, помягче.
— Вопросы есть?
— Вопросов нет.
Секретарь ЦК подошел к книжному шкафу, там за стеклом стояли фотографии. На одной был запечатлен первомайский парад на Красной площади. В центре, на Мавзолее — Сталин. Справа от Сталина Берия, слева Хрущев. Другая фотография была сделана на «ближней», в саду. На скамеечке гости и Хозяин. Снова Сталин по центру, слева — Маленков, справа — Берия, сразу за Берией, обнимая Лаврентия, счастливый Хрущев. На следующей фотографии — рыбалка. Маленков и Берия на берегу с удочками, за ними Булганин стоит и разводит руками, мол, в-о-о-т какую рыбу выловил! Рядом с Булганиным, сняв панаму, чешет голову Хрущев.
Никита Сергеевич достал из шкафа фотографии и спрятал в стол.
— Отрыбачились!
Серов выбросил в форточку окурок.
— Ты говори, Ваня, говори, что у тебя?
— Мы, Никита Сергеевич, почти всю гэбэшную верхушку под замок закрыли, — продолжал Серов, — двести сорок четыре человека задержаны. Сто восемь прошу отпустить,
— Палачей нет?
— Оперативные работники, Никита Сергеевич. Есть, конечно, негативные моменты, но сегодня они нам в аппарате необходимы.
— Выпускай, — позволил Хрущев. — От твоей сердобольности остальные пленники не разбегутся? Где ты их попрятал?
— У Курчатова в бункере сидят, оттуда не улизнешь.
— Смотри, чтоб Курчатов со страха не сбег, кто тогда нам атомные бомбы делать будет?
— Шутите! — заулыбался министр госбезопасности. — Скоро с Октябрьского поля арестованных увезем. Кого в Лефортово, кого в Бутырки, кого в «Матросскую тишину», кого в Загорский изолятор распихаем.
— Бериевских подручных судить! Пусть Руденко активней включается. Прокуратуру сегодня надо на щит поднимать, а то забыли, кто такой в государстве прокурор! Раньше органы все решали, а прокурор при них точно писарь бегал. Прокуратура — щит правосудия!
— Двух бериевских замов, уж простите, в профилактических целях пришлось отмутузить, уж больно наглые! — признался Серов.
— Заканчивай! Здесь тебе не самодеятельность!
— Сильно не били, а так, для острастки, чтоб спесь сбить! — оправдывался генерал.
— Надо делать только то, что я говорю! — прикрикнул Секретарь ЦК. — Маленков с Молотовым предлагают Лаврентия застрелить, как при попытке к бегству.
— В этом есть определенная логика, — подметил Серов.
— У многих тогда с души камень свалится, и у меня тоже. Много на что и я глаза закрывал, и кое-чему гадкому способствовал. И Пленум Центрального Комитета тогда не нужен, и Сессия Верховного Совета не нужна. Раз нет человека, что про него совещаться?
— Пока Берия жив, некоторым товарищам совсем не спокойно, — согласился генерал.
— Но стоит ли торопиться с расправой, ведь Лаврентий в наших руках?
— Боятся, что Берия их подноготную на свет вытянет, — предположил Серов.
— Пакости великих людей нам без подсказок известны, насмотрелись на них в разные времена, знаем, кто такие! — высказался Никита Сергеевич. — Но обличающие документы у Лаврентия отобрать обязаны, понял?
— Понял!
— Раз понял, действуй! — Никита Сергеевич потянулся. — Пойдем, что ль, по улице пройдемся, а то сижу здесь, как медведь в берлоге!
— Пойдемте, — вставая вслед за руководителем, отозвался Иван Александрович. — Если вдруг передумаете, решите Берию в расход пустить, только шепните!
Видать, и Серову бывший шеф был поперек горла.
— Ты слушаешь, что я тебе говорю, или нет?! — вскипел Хрущев. — Бериевские бумаги мне нужны, информация! Вам простоты хочется, а я наперед думаю!
— Я на всякий случай сказал, чтоб вы знали.
— Займись своим делом! Дай ему ручку, бумагу, очки обязательно, лампу принеси и пусть пишет. Чем больше напишет, тем лучше. Про лампу не забудь, он же крот слепой. Намекни, что, простят его, если ценные сведенья даст. Письмена его — мне! Кормите хорошо, матрац мягкий положите, подушку, умывальник поставьте, сортир. Так устрой, чтобы Лаврентия на свободу тянуло.