Цена доверия. Кн.2. Протянутая ладонь
Шрифт:
Глава 18. Подхолмье
Азарина сидела на лавке у дома и перешивала для Деи свое старое платье. Относительно старое. Надевала она его всего пару раз. Поначалу Рина думала купить девочке что-нибудь новое, красивое, но решила повременить с этим. Пусть подручная приживется, завсегдатаям примелькается, чтоб не лезли под юбку самые норовистые. Мужики ж, они разные бывают. Есть и те, кто сочтут, что девка не просто так тарелки разносит разряженная. Нет, пусть ходит в старом, неприметном. А обновки — потом. Или вывести ее куда-нибудь? Людей посмотреть, себя показать.
Мимо, гремя ведрами, прошла Дея.
— Деяна!
Помощница обернулась.
— Да, дона Брит?
— Хотела бы на посиделки сходить?
Девушка испуганно заверила:
— Нет!
И поскорее зашагала дальше, пока ее ещё о чем-нибудь подобном не спросили. Не понравилось, видимо, ей Подхолмье и его гостеприимные жители. Что не удивительно.
— Вот батьке расскажу! Вот ужо он тебе всыпет! Хворостиной по хребту!
Детский рев мешался с гневными причитаниями дородной Ярилки. Рина отложила шитье, неторопливо пошла к дороге посмотреть, что там творится.
— Ишь думала! Глупость-то какая, Отец наш!
От увиденного сердце у Азарины ёкнуло. Ярилка за руку тащила Яромирову дочку. Грязную, зареванную, икающую от рыданий.
— Здравствуй, соседка. Что случилось-то?
Женщина всплеснула одной рукой.
— И тебе не хворать! Да вот, дура малолетняя подговорила племянников моих ее в яму закопать! Чуть сама не померла, и Жину с Владом почти убийцами сделала! Это ж надо додуматься! Дед кариговские деревья-то на своей делянке все посрубал, пни выкорчевал, хотел там малинник делать. Ну, знаешь, кариги-то они в обхвате во, меня поболе будут. А эта дурочка в яму из-под пня залезла и говорит Гражине: закапывай! А эти-то балбесы и рады стараться! Приключение-т какое! Ох, изверги! Лихоборы! Вот высечет тебя отец, зуб даю, пройдется по хребту твоему хворостиной! — Ярилка сунула под нос девчонке увесистый кулак.
— За что-о-о? Я к маме-е хоте-е-ела!
— Умерла твоя мать! Не вернется! Бате и так тяжело, а она ещё ему горести добавляет! Ух, вредная девка!
Азарина не выдержала, вставила:
— Ярилка, не ори. Девочка маленькая ещё, да и дурного не думала.
Соседка зыркнула на нее недовольно.
— Не твоя девка, Рина, и не тебе о ней заботиться! — сказала она с намеком и потащила девочку дальше по улице, все так же громко ругаясь. Рина вернулась к шитью.
Действительно. Не ее ребенок. И муж не ее. Права была Ярилка.
А на сердце скребло.
***
Деяна тижийца сторонилась. Так, во избежание. Разговаривать с ним ей не хотелось. Из-за событий последних месяцев все стало с ног на голову, и сейчас она чувствовала себя потерянной. Последний оплот спокойствия — отец умер, тетка ее практически продала начальнику тюрьмы, который вместо того, чтобы по законам, дарованным господарем, разобраться в происходящем, воспользовался своим служебным положением для удовлетворения собственных извращённых прихотей. Казавшиеся "своими" стали врагами, а чужие, наоборот, выручили ее из беды. И странный человек в дорогой одежде, что привез ее сюда, и дона Брит — они ничего не получили за то, что помогли ей. А тетушка позарилась на ее небогатое наследство и поторопилась избавиться от племянницы-сироты.
Оттого слова Барота отзывались в ней одновременно и негодованием, и пониманием, что ещё больше запутывало девушку.
Но куда деться от тижийца, если он тоже работает на хозяйку постоялого двора?
Кагыр зашёл на кухню ровно через минуту после того, как Дея достала кашу. Повел своим кривым носом, принюхиваясь, выразительно посмотрел за окно, за которым розовело закатное небо.
— А где хозайка?
— Ушла, — буркнула Деяна неприветливо. Степняк покосился на кашу, вздохнул и шагнул к двери. Нет, будет он ещё ей намекать, что она работника кормить не хочет!
Девушка стукнула ложкой, накладывая в тарелку ужин. Поставила ее на стол, а сама отошла к печи.
Барот косился на нее от двери.
— Садись ешь, мне за тобой мыть ещё! — проворчала Дея. Тижиец послушно направился к столу.
— И цто ты зла такаа, Диана?
— Деяна я! Де-я-на! — поправила Дея недовольно мужчину.
— Ницем тэбэ не угодыт. Ходыш хмура, смотрыш плохо, с гнэвом. А тэбэ зла нэ жэлал.
Девушка не знала, что на это ответить. Отрезала краюху хлеба, положила на стол рядом с тарелкой.
— Ешь быстрей!
Ее ладонь перехватили. Пальцы у тижийца были грубые, мозолистые. И горячие. Словно по венам вместо крови у него тек жар степного солнца.
— Пусти!
Деяна постаралась за грозным окриком скрыть страх.
Барот погладил ее запястье.
— Рука тонка, тепла, в глазах — огон, а сэрдце у теба холодно. Ты — то кныга раскрыта, то загадка костей.
— Не знала, что ты умеешь читать! — собравшись с духом, съязвила девушка.
— Умейу. И черныльны сымволы, и рисунки костей, и чужие лица. А вот в душу заглянут нэ могу. Скажи: ты ненавидыш моо плема, оны, верно, обидэлы твоу семьу, но что тэбе сделал а? Цчем обыдэл?
— Ты??? Тем, что жив!
Давно заготовленные слова сорвались с губ легко. Деяна думала над этим годами. Пока хоть один тижиец жив, не будет покоя серземельцам. Степные варвары нападали на южные границы снова и снова, снова и снова, убивая и грабя. Отец всегда говорил: пока наши степняков не перережут, как кур, всех до единого, вместе с бабами и детьми, не будет в южных провинциях счастливых семей. Деяна внимала его словам с пониманием. Но…
Теперь, когда фраза прозвучала в тишине маленькой кухни, все сказанное вдруг показалось фальшью. Чем-то неполноценным, словно вместо того, чтобы сложить картину-мозаику, она просто разложила рядами цветные осколки. Правда, ложь и бессмыслица одновременно.
Кагыр отпустил ее ладонь мгновенно. Но за ложку не взялся. Дея отошла к печи.
Внутри жгла обида, вина, злость, раскаяние, ненависть, благодарность, страх, интерес…
Смерть — почти единственное, что не обратимо. Потому — самое страшное.
— Прости.
Дея выдавливала из себя звуки по капле. Хриплые, тихие, блеклые, как давно нечищеный клинок.
Она прятала оружие в ножны. То, что выдал ей отец, то, что выбрала сама, глядя в щелку из тайника под крыльцом, в котором пряталась, как большой свирепый тижиец разрывает на матери рубаху.