Цена доверия. Кн.2. Протянутая ладонь

Чеп Инна

— Яр?

— Уйди!

Голос хрипой, пьяный. Бутыль огромная с розовым ягодно-бражным пойлом стояла прямо перед мужчиной, тускло поблескивая в свете заходящего солнца.

— Яромир!

Напился всё-таки. А ведь хороший мужик. Рина его пьяным один раз только и видела — после смерти старого дона Жар. Внутри ёкнуло от страха. Отец вот тоже сидел так, сидел, а потом как стукнет кулаком по столу…

Яр добрый. Яр не отец. И тогда, спьяну, он ее не обижал. Попросил — и она осталась. Сама. Никто силой не держал. Яр не злой.

Да,

а ещё обещал сватов заслать, а женился на другой!

Дело давнее. Может он и слабовольный, и подлец, но в целом человек неплохой.

В таком случае отец тоже — милашка.

Азарина прикрыла глаза, пытаясь прогнать из головы ненужные, лишние мысли. О старых обидах она подумает потом. Когда Яромир снова станет похож на себя. Тогда можно и ругать, и ненавидеть, и на жизнь сетовать. А сейчас ему помочь надо.

Рина шагнула к мужчине.

— Уйди! — вскричал Яр, отмахиваясь от приближающейся женщины. — Уйди!

И потянулся к пойлу. Гостья успела первой — подскочила к столу, схватила бутыль, спрятала за спину.

— Отдай!

— Щас! Разбежался! Ты мне кто приказывать?

— А ты мне кто?

Яр встал, посмотрел наконец в лицо незваной гостьи, позвал недоверчиво:

— Аза?

Азарина вздрогнула. Собственное имя резануло по сердцу сильнее зазубренного южного ножа. Аза. Так ее только он называл. И то давным-давно.

— Уйди. — Мужчина обессиленно опустился на стул, отвернулся. — Не смотри на меня. Не на что смотреть.

Ох, глупый! Рука потянулась пригладить взъерошенные черные волосы — и замерла, так и не коснувшись смоляной головы.

Не ей его ласкать.

— А я не любоваться на тебя пришла, может, мне помощь какая кузнечная нужна. А ты тут пьяный!

— Иди к Бору, он сделает. Он хороший кузнец. А меня не трожь, Отца ради!

Ещё чего! Рина точно знала, что оставлять мужчину наедине с бутылкой сейчас никак нельзя. Никуда она не уйдет!

А ведь увидит кто ее здесь, всерьез решат, что она Даниску извела, а сама на ее место метит.

Не Кровавое столетие, не сожгут.

— Сам-то помнишь, что отец? Любима где?

— Не отец я. — Яр обхватил голову руками. — Ни утешить дочь ни могу, ни приласкать. А Люба… Ее теща забрала. Сказала, что я виноват, что она в яму полезла. Наговорил, мол, глупостей. И не уследил. А я ее всего на пару часов ведь Миру отдал. Подумал: пусть с братьями поиграет. У Мирослава дети большие, присмотрят, не обидят. И как они ее из виду упустили?

— Потому и упустили, что им с ней неинтересно, — вздохнула Азарина. — Вставай, пойдем мыться. Сейчас дочь приведут, а ты тут аки свин воняешь этой дрянью.

— Не приведут, — Яромир уткнулся лбом в стол. — Теща ее к себе забрала. А я теперь опять один. Так что все можно. Хоть баб тискать, хоть пить, хоть мебель ломать. Только вот ничего не хочется.

Рина через открытое окно выплеснула на улицу из бутылки остатки браги

— Значит, пить

тебе тоже не хочется!

Кузнец ничего не сказал, смотрел на нее потухшим взглядом. Только когда Азарина подошла к столу, он напрягся, привстал, но женщина не заметила этого. Переложила с угла столешницы аккуратно сложенный передник на стул, взяла тряпку, чашку, и стала сметать в нее крошки. Яромир расслабился. Затуманенный взгляд его неотрывно следил за порхающими белыми руками: Рина закатала рукава выше локтя, так что стали видны два темных пятна. Откуда? Явно не родимые. Яр таких не помнил. Неужто обидел кто? Или поранилась? И движения у женщины резкие, словно через силу, а все скребет и скребет столешницу.

— Зачем? — спросил кузнец мрачно, когда его руки аккуратно убрали со стола, дабы протереть и под ними.

Азарина выпрямилась.

— Значит так. Ты сейчас спать ложись, от тебя толку никакого. А с утра вымоешься и пойдешь за дочкой. Ты — отец Любе, ближе тебя никого у нее нет. Грех своего ребенка в чужие руки отдавать. Я дом вычищу, приберу тут, теща соринки не найдет. Придраться будет не к чему. Но завтра ты идёшь за дочерью, понятно? А там смотри, наймешь кого приходящего, Мирославова жена поможет или сам быт приучишься вести — думай. Но тебе, Яр, и отец, был бы жив, сказал бы: дитё оставлять на чужих, пусть даже на бабушку с дедушкой — недоброе дело.

Яромир встал, покачиваясь, пошел к лавке. Хотел сказать: не трогай Данисины вещи, но не стал. Только лег лицом к центру комнаты, чтобы видеть все происходящее. Азарина взяла покрывало, подошла, накинула на мужчину цветную ткань. Шагнула было прочь — но кузнец поймал ее руку.

— Сядь рядом. Хоть на минуту.

И Рина не смогла отказать. Опустилась на пол, но о лавку облокачиваться не стала. Спина и так болела.

И не только спина.

— Зачем пришла, Аза?

— Не знаю. Ноги сами принесли.

Она ответила ему честно. Ругала ведь себя, пока шла сюда. Но шла.

— Ты мне снилась.

Пьяный бред — он как раскалённый нож. И обжечься можно, и прорезаться.

— Ты мне тоже.

Мужские пальцы до боли вцепились в ее запястье.

— Врешь!

Она промолчала. Яр всегда верил только себе. Ничего не поменялось за эти годы.

— Ты же ведь спала со столичным.

Рина кивнула.

— Спала.

— С кем ещё?

— С тобой.

Яромир тяжело вздохнул.

— А я ведь на тебе жениться когда-то хотел…

В голосе его слышалось и разочарование, и горечь.

— Но сватов так и не прислал, — заметила женщина.

— Зачем, зачем, Аза, ты ходила к дону Низ?

— Дурак ты, Яр.

Он засопел, словно обиженный ребенок.

— Скажи… Я все равно забуду, когда напиваюсь, всегда забываю потом все, но сейчас хочу знать: кто был твоим первым мужчиной, Аза?

Рина посмотрела на него недоверчиво.

— Ты серьезно?

Кузнец нахмурился.