Цена измены. Я не вернусь
Шрифт:
У меня зашлось сердце. Инстинктивно положила руку на живот, потому что в мозгу засело одно единственное слово: наказать. Как он собирается это сделать: побьет меня? Или…Кидаю на него короткий взгляд, а разбушевавшаяся фантазия уже вырисовывает безумные картинки наказаний.
Шарахнувшись в сторону, затрясла головой. Ну нет, не может же все быть настолько беззаконно?!
– Эй, поаккуратнее, – сально поблескивают глаза мужчины. – Вот и пришли…
Вдруг он резко останавливается
– Что это!? – разлепляю вмиг пересохшие губы.
– Это наши… кхм… ваши апартаменты, барышня, на ближайшие сутки. Прошу…
Распахивает дверь и приглашающим жестом указывает на камеру.
– Я… я не могу туда пойти, – припав к стене, вжимаюсь в нее.
– Послушай меня, малахольная, – он резко подходит ко мне, давя своей едкой аурой и превосходством того, что нахожусь на его территории. – Мне с тобой нянчиться некогда. Давай, заходи, – а сам меня так и пожирает глазенками круглыми.
– Я беременна, – говорю на выдохе. Это один единственный козырь, который у меня был и который я решила достать, если что-то случится с ребенком – я вас засужу.
Мимолетная оторопь проскользнула в глазах полицейского. Он на мгновение замер. Я наблюдаю за тем, как его терзают сомнения. Его взгляд внимательный, цепкий, как будто в самую душу пытается заглянуть, изучающе смотрит на меня. Проходит несколько минут, прежде, чем он начинает говорить.
– Постой здесь. Мне нужно позвонить. И смотри: ни шагу в сторону, а то побег пришью. Договорились?
Судорожно втянув воздух. Киваю. И чувствую, что сердце вновь начинает биться на том же месте. В груди.
Мужчина заходит в камеру, в которую несколько минут назад предлагал зайти мне, и даже на расстоянии слышу, как идут гудки. Кому он звонит?… Прислушиваясь, затаиваю дыхания.
Секунда. Две. Три и:
– Какого черта твоя жена утверждает, что беременна? – глухо шипит полицейский.
А у меня все нутро скручивается в тугой узел от услышанного.
Он только, что сказал Вадику, что я беременна!
Накрываю рот ладонью: что же я натворила? Почему не подумала, прежде чем сказать, что этот полицейский может позвонить мужу!
– Приедешь?!… – сквозь пульсирующий в ушах шум, слышу обрывочное, – … давай, жду…
И уже переступая порог: – Придурок, мать его, – зло сплевывает.
Сижу в кабинете следователя. Напряжение и тревога натягивают нервы до предела. В кабинете я одна. И это еще больше пугает. Не знаю чего ожидать.
После разговора полицейского с Вадимом, мужчина сразу же привел меня сюда. Указав на стул возле стола сухо приказал: “жди молча”.
Но как только
Подхожу к стулу, сажусь. Вытянувшись в струнку. Застываю. Что же делать?!
Озираюсь по сторонам. Может мне уйти? Ну незаметно?! А вдруг получится?!
Щелчок замка в двери оглушает. Опоздала.
Зажмуриваю глаза. Мне в макушку словно разряд электрического тока ударяет. Позвоночник становится каменным. Не могу даже шеи повернуть. Я почему-то уверена, что в кабинет зашел Вадим. Выпрямила плечи, выпятила грудь вперед. Сцепила пальцы рук в замок. Поджала пальчики на ногах. Жду.
Инстинкты вопят. А от напряжения, даже над губой выступили капельки пота.
– Эй, – дергаюсь, как от удара током.
Сердце грохочет, будто в него саданул разряд 220 вольт.
Резко поворачиваюсь. В дверях стоит Герман.
Я подскакиваю с места.
– Боже! – накрываю рот ладонью. – Что они с тобой…
– Так. Стоп. Стоп.
Мужчина стремительно сокращает расстояние между нами.
По мне же вдруг пробегает волна крупного озноба. Ноги становятся ватными. Неустойчивыми. Оступаюсь. Но Герман во время успевает поддержать меня.
– Ася! – его голос холодный, грубый.
Он встряхивает меня. Не сильно, но этого достаточно, чтобы моя голова на плечах заходила ходуном.
– Зачем они тебя так побили? – поднимаю глаза на мужчину, судорожно всхлипнув.
Чувствую, как из уголков глаз полились дорожки горячих слез. В глазах все мутится, искажается. Дрожащими пальцами аккуратно дотрагиваюсь до его разбитых губ. И у меня дыхание сбивается, мурашки диким галопом прокатываются по позвоночнику, а потом бурлящей лавой растекаются по пояснице, собираясь внизу живота, когда чувствую, как он целует подушечки моих пальцев.
Его взгляд черный, глубокий, будто бездонная бездна самого океана.
– Так ты так побледнела из-за того, что видишь мое побитое лицо? – ухмыляясь говорит низким, грудным басом.
Я вместо слов просто киваю. Во рту так сухо, что язык к небу прирос и чтобы хоть слово сказать, нужно сначала выпить стакан или нет, – два стакана воды.
– Малинка, это лишнее. Если ты думаешь, что мне больно, то спешу тебя разочаровать, детка: я уже давно не чувствую боли. Не расстраивайся.
Я не могу спокойно и осмысленно воспринимать его слова. Понимаю, что он говорит это лишь для того, чтобы успокоить меня. Разве может человек, на лице которого совсем не осталось живого места, не чувствовать боли совсем?