Цена недоверия (Два шага в Бездну)
Шрифт:
– Знаю.
– Если ничего не случилось, зачем ты так рисковала собой, садясь на дракона? Ты же их терпеть не можешь.
Я замялась.
– У меня есть к тебе просьба, Айон.
Ответом на обращение стала изогнутая бровь.
– Все что хочешь.
– Мы с Гареном решили, что для Амори будет лучше расти вместе с драконьим детенышем. Не мог бы ты договориться с кем-нибудь из дракониц, чтобы она отпустила своего ребенка к нам, во дворец? Они послушают тебя... И Андаррана, разумеется.
–
– Пожалуйста!
– Только если я смогу сам лично за ним приглядывать.
– Да, разумеется. Это же не плен! Можешь даже иногда его привозить сюда, ненадолго, без Амори конечно.
– Тогда договорились.
– Осталось сойтись в цене?
– Ты хорошо меня знаешь. Девять.
– Чего девять? Ночей?!
– Нет, конечно. Полных суток.
– Дарсан!.. Это... Это!
– Тебе нужен драконеныш? Нужен. И больше никто о нем договориться не сможет, так что я, пожалуй, немного обнаглею.
Я застонала в голос. Чертов соль-терро!
– У меня полно дел, ты же сам понимаешь! Я не могу забыть о них на девять восходов!
Дарсан, усмехнувшись, потрепал меня по щеке.
– И не надо, я не намерен использовать их скопом. Ты согласна?
– А у меня есть выбор?
– Обреченно признала.
– Согласна.
– Тогда побудь здесь, пока я не вернусь, и не вздумай вновь рыдать.
– Дарсан! Я же не истеричка какая-нибудь!
– И мысленно решила: ну, почти не истеричка, хоть и стремительно к этому статусу приближаюсь
– Я не говорил подобного.
– Соль-терро, встав, ссадил меня на кресло, бережно заправил выбившиеся локоны за уши, щекотнул на прощание за ухом и ушел.
Некоторое время я тихо сидела в кресле, приходя в себя. Потом проснулось любопытство, жаркое и сильное, будто что-то внутри стремилось заместить пережитый страх новыми впечатлениями. Впечатлений хватало.
Конечно, мне всегда было известно, что живет мой консорт в резервации, и этого знания мне доселе хватало. Во дворце у него были свои покои, такие, какие положены по статусу консорту соль-арэо. Правда, рассчитаны они были на соль-фламме и потому поначалу нарочито роскошны, но ровно до тех пор, пока Дарсан самолично не выволок оттуда золото, драгоценные вазы, и прочие дорогие безделушки, оставив только гобелены. Потом слуги привыкли, что он не требовал от них раболепия, не капризничал, да и вообще на фоне избалованных соль-фламме весьма выгодно отличался.
Все, и положенные ему по праву, и выторгованные, ночи мы проводили в этих его доме в горах, и я привыкла считать, что там же он проводит свои немногочисленные свободные часы; теперь вся глубина этой ошибки выплыла на поверхность.
Кабинет был таким... безумно-дарсановским. Все здесь по его вкусам, нравам и удобству, на каждой вещи словно
Стол широкий, массивный, прочный и незыблемый, был просто завален всевозможными мелочами, от подставки для книг, до клепанного ремня неясного назначения. Множество ящичков в этом столе и все заперты, а жаль.
На удивление, размеры кабинета, по сравнению с привычными мне масштабами дворца, просто крохотны: кроме стола и кресла помещаются только два книжных шкафа по обе стороны от двери в коридор, и еще одна дверь - в спальню.
На ее пороге я встала как вкопанная: серные стены, черный пол, окон нет; кровать настолько узкая, что спать на ней возможно только на боку, но хоть длинная. В углу сундук, прикрытый чьей-то шкурой, в противоположном - шкаф у которого отсутствовала одна дверца, а полки оказались завалены вещами.
Кажется, слуг тут нет, иначе рубашки были бы аккуратно сложены, штаны и плащи висели, да и дверца приколочена на положенное ей место, а вовсе не стояла прислоненная к спинке невысокой кровати.
Свет в эту... спальню проникал только из кабинета. Да, темнота его глазам привычна, но не настолько же?
Немного пришибленная увиденным, я вернулась в кабинет и споткнулась о порог, заметив то, что пропустила ранее: на стене, слева от большого окна с прозрачным голубоватым биостеклом, висел портрет в серебряной раме.
Изображена на нем молодая девушка, сидящая, подобрав под себя босые ноги, на краю поросшего невысокой молодой травкой утеса, на фоне величественных строгих гор. Волосы ее длинные и серые, отливающие в свете нарисованного солнца золотом, безжалостно трепал ветер, перекидывая на плечи, путая пряди и швыряя их в лицо, заставляя девушку отводить их рукой. Другой она гладила лежащего у ее ног драконеныша, светло-серого, ластящегося и извивающегося. Она улыбалась, глядя на него, улыбалась легко и безмятежно, но глаза ее были прикрыты, не позволяя разглядеть их цвет.
Только я знала, что глаза эти - серые. Потому что на картине в серебряной раме неизвестный художник изобразил меня.
Прошло несколько часов, вплотную приблизился вечер, взятая с полки шкафа книга, описывающая повадки Диких и их природу, была дочитана до середины, а немногочисленные фрукты, в простой деревянной тарелке, стоящие на углу стола, съедены, когда Дарсан вернулся. От него пахло ветром и гарью, а на руках сидел небольшой, любопытно поблескивающий черными глазками драконеныш. Светло-серый.