Цена недоверия (Два шага в Бездну)

Тюрина Екатерина Александровна

Выглядела она, как и всегда, блистательно, только вот выражение на красивом лице не было веселым или радостным.

– Что-то произошло?
– Мигом насторожилась я, откладывая в сторону желтый плащ, над которым раздумывала - надеть или не стоит, и так не замерзну - уже добрых пятнадцать минут.

Мать так на меня глянула, что пришлось поспешно исправиться:

– Я имею в виду: что-то кроме?

– Серьезного? Нет. Крыло целителей нылось на твоего Дарсана, Суэст приставал к одной из Аметистовых сестренок,

кажется это была Ена. Братья твои сообщили, что задержаться еще на несколько месяцев. Остальное и вовсе не стоит внимания.

– Мам... Я понимаю. Вчера... А, нет, позавчера, я привезла Амори драконьего детеныша, мы с Гареном решили, что так ему будет легче адаптироваться. А Суэст... Тут мое упущение, если честно, то он у меня из головы просто вылетел.

– Не надо.
– Мать болезненно скривилась.
– Не надо про Амори, пожалуйста. Я не хочу сейчас думать еще и о нем, понимаешь? Мне с лихвой хватает тебя, правда. Истаб сказал, что тебе удалили ментакристалл.

– Да.

– Это серъезно?

– Не особо. Просто он мне не подошел.

– Да-да, Истаб что-то там говорил про отторжение... Сказал, новый тебе пока вживлять не будут.

– Нет. Придется всюду таскать с собой Омаэля или пестовать нового помощника. Гости уже прибыли?

Мать усмехнулась:

– Говори уж сразу - будущие консорты.

– Потенциальные будущие консорты.

– А, неважно, - махнула рукой.
– Прибыли и обустроились. Я хотела, чтобы ты встретилась с ними еще вчера, но, увы, непредвиденные обстоятельства перечеркнули все мои планы. Сегодня ты в состоянии?

– Смотря в каком виде пройдет это... мероприятие.

– Небольшой прием "для самых близких". Твоего соль-терро я попросила с утра кое-что сделать, так что на его отсутствие вполне можешь надеяться. Не беспокойся, Съерра, все ведь хорошо. Не спеши, присмотрись, время у нас еще есть.

– Меня не радует сам факт этих смотрин, если честно. Я не хочу нового консорта, мне и Дарсана за глаза хватает.

– Слышал бы он твои слова!

Я передернула плечами:

– Нет уж, ему и своего гонора хватает.

Омаэль бродил по комнате, задумчиво теребя пальцами свой подбородок, и изредка посматривал на меня и портниху, подгоняющую платье по фигуре. Девушка недовольно поджимала губы, подкалывая ткань все новыми булавками. Их было уже так много, что я ощущала себя подушкой для иголок, измятой множеством мелких острий.

– Исхудали-то как, соль-арэо! Да разве ж так можно? Все платья перешивать теперь...

Я могла бы сказать, что все это не является проблемой, что все мимолетно... Не сказала.

На столе сиял гарнитур. Золото и жемчуг - совсем не броско и не роскошно. Но мне нравится жемчуг, нравится смотреть, как отражаются в гладких боках огни и цвета. Дарсан однажды принес мне светлого

бесскверного жемчуга, целую горсть: они с Андарраном летали к морю, ныряли за ракушками. Специально для меня. У меня рука не поднялась оправить их в золото или серебро; больше нравилось перекатывать в руках и любоваться, а потом прятать в отдельную шкатулку, устланную изнутри шелком, и знать что они там, представлять иногда, как отражается в жемчужинках ткань...

– Соль-арэо, вы слышите?
– окликнула Адда.

Я очнулась, тряхнула головой, прогоняя излишне яркие видения и обернулась к служанке:

– Да, конечно.

– Присядьте, я заплету вам волосы.

Я послушно опустилась на мягкий стул. Платье от обилия на талии вышивки и булавок плохо гнулось, не давало расслабить плечи. Ох, ну и устану же я в нем к вечеру...

Адда больно дергала пряди, пытаясь собрать мои непослушные волосы в подобие прически, я только морщилась, опасаясь, что вернется настырная головная боль, с большими усилиями изгнанная лекарствами.

Омаэль отстранил Адду и взялся за гребень сам.

– Иди, я управлюсь.

Девушка нерешительно бросила на меня взгляд, испрашивая одобрения. Я кивнула. Хлопнула, закрываясь, дверь.

– Вы не выглядите радостной, соль-арэо. Да и, - гребень вернулся на стол, - да и здоровой тоже. Что я могу для вас сделать?

Я благодарно улыбнулась помощнику через зеркальное отражение.

– Спасибо, Омаэль. Наверное, я еще не отошла от операции... Все так плохо?

Он дернул плечом.

– Будь я вашей матерью, отправил бы вас в Дальнее поместье на отдых, а не рауты устраивал.

Я внимательно вгляделась в выражение его лица, в полоску сжатых губ, и внезапно подумала, что он должно быть сильно злиться на мою мать, раз позволил себе подобные слова.

– У нее нет выбора, Омаэль, и у меня его нет. Ей тяжело жить, зная, что состояние Амори отчасти и ее вина. Но Амори не нужно скрывать, про меня же знают немногие, она даже своим консортам сказать не может. Моя мать правильно делает, что пытается от меня отстраниться - я все равно умру, а так ей будет проще это пережить. Нет, подожди, не спорь. Подумай, желал ли бы ты, чтобы твой ребенок наблюдал твое угасание? День за днем, год за годом, и зная, что конец предопределен?

Омаэль отмолчался, как делал это часто, но я с сожалением поняла, что мнения своего он не изменил. Упрямство мне всегда в нем нравилось, однако наблюдать их грызню с мамой, я не хочу. С другой стороны, она все реже допускает наши личные с ней встречи, не хочет смотреть как мне тяжело, и свою боль тоже не желает показывать.

Я скучаю по ней. Наверное, это и глупо, по-детски, но я скучаю. И по отцу, и по ней.

Последняя шпилька нашла свое место в моих волосах; Омаэль отступил, опуская руки: