Цена ошибки

Лобановская Ирина Игоревна

— Опля… Ну что ж… Да, и я лазил на крышу…

Вечером Майя сказала ему с благодарностью и уважением:

— А ты молодец! Нашел правильный тон! Именно ты в данном случае, наверное, и заставишь его задуматься. А я не могу — я другая и по крышам никогда не лазила… — Она криво усмехнулась. — Вообще, у ребенка надо идти на поводу, только когда он в три года начинает упорно твердить «я сам». Но ты хороший и странный… Тебе до сих пор бывает неудобно перед матерью… Я просто удивляюсь тебе.

Игорь смутился и успокоил жену:

—

Крепись! Сын растет. Нам осталось потерпеть еще каких-нибудь восемь — десять лет, пустяки, а потом отдохнем.

Но пока до отдыха было далековато.

— В школе мы играли в игру «жопа», — весело рассказывал сын за ужином. — Игра такая: первый участник говорит слово «жопа» шепотом. Второй — чуть громче. Третий — еще громче. Дальше — по кругу, и на кого выпадет последним, должен во всеуслышание проорать это слово во весь голос. Сегодня мы стали играть в «жопу» на уроке математики. Жребий кричать пал на Лешку. И он заорал вот таким образом: «Ж-опа-а-а-а-а-а!», нарочно проглотив едва слышное «ж», но раскатив остальное. На него обернулись девочки и начали говорить типа: совсем уже, что ли? Училка глаза округлила. А я ему сказал: «Нечестная игра! Ты сжульничал! Нарочно проглотил первую букву, и кричал ты во весь голос, но ведь специально с плохой дикцией!» А как-то пришли мы с экскурсией на центральную площадь Кремля. И стали там играть в «жопу».

— И где доигрывали? — невозмутимо справился Игорь.

Антон захохотал. Майя вновь глянула с уважением.

В старших классах сын, к ужасу Майи, стал воровать. Но воровство это было особенное. Он увлекался тогда геологией, а в его школе, в лаборантской кабинета химии, собралась большая коллекция минералов. И Антон таскал их оттуда домой. Совершенно бескорыстно — из юношеской любви к науке, в таком нелепом, но непосредственном порыве. Просто чтобы собрать все эти камушки, держать их при себе, видеть и изучать. Понимал — красть нехорошо, но убедил сам себя, что это не обычное воровство, а связанное с высокими материями и чувствами. Нехорошо, но все-таки беру — не могу сдержаться, мне интересно!

Порой Антон часами, внимательно, любуясь и восторгаясь, рассматривал каждый камешек, который, наверное, уже успел выучить наизусть. В его комнате непрерывно пополнялись коробки с камнями.

Удержать Антона от воровства оказалось делом невозможным. На все увещевания он отвечал досадливым и рассеянным пожиманием плеч.

— Скажи, папахен, а какой по закону срок давности преступления? — однажды вскользь справился сын.

— Ну, на разные дела свой собственный, по-моему. А почему ты спрашиваешь?

— Хочу рассказать тебе кое-что… Что я делал в девятом классе. Но на всякий случай думал вначале выяснить все по поводу срока давности. Может, не стоит пока мне колоться? Еще рановато?

Лазарев усмехнулся:

— О-ля-ля… Боишься, донесу?! Что касается срока… Насколько я знаю, на мелкое хулиганство —

два года, на средние дела типа краж — пять лет, на убийство — десять, а на преступления, связанные с геноцидом, срок давности не распространяется. Так что если ты не совершал преступления, связанного с геноцидом, можешь спокойно рассказывать.

И тогда Антон поведал отцу, как забил деревяшкой школьный замок и на следующий день вся школа не могла войти в здание и топталась во дворе.

— Понятие «срок давности» действительно для юридического суда, но, увы, недействительно для суда Божьего, — попытался внушить сыну Игорь. — Даже через тридцать лет в содеянном грехе все равно надо покаяться на исповеди при первой возможности. Ты сходи послушай в церкви Херувимскую — и все поймешь…

Но Антон его не понял.

Глава 14

Дмитрий хмуро смотрел в окно. За ним пышно и горделиво цвело московское короткое лето, которое ценилось именно за свою кратковременность. И хорошо знало свою высокую цену.

— Ситников, брось на минуту барыши подсчитывать! Досчитаешь позже! Звонят, возьми трубку! Не слышишь? — крикнула из ванной жена.

Дмитрий автоматически протянул руку к надрывающемуся телефону.

— Привет, тезку позови! — услышал он. Он позвал:

— Это тебя. Вера…

Жена вышла из ванной, на ходу вытирая мокрые волосы.

— А где Лялька? — спросил Ситников. Вера пожала плечами:

— Твоя дочь мне давно не докладывается.

— Между прочим, это и твоя дочь тоже! — вскипел Дмитрий.

— Да что ты говоришь?! Надо же… Как интересно… — Вера села на пуфик и взяла трубку.

— Тезка, — услышала она, — я освободилась сегодня немного пораньше. Когда приезжать? Квартиру убирать самое время…

— Да, пора, — согласилась Вера. — Приезжай завтра с утра.

— Лады… А твой-то… Димон… и правда нашел свою нефть? — Домработница прямо пылала нетерпением, которое даже отдавало жаром в трубке. Вера брезгливо отодвинула ее от уха. — Ты говорила, что вроде ищет…

— Если тебе так неймется, можешь сама поискать. Тоже, глядишь, отыщешь, — хмуро ответила Вера.

— Да ну, тезка, мне она ни к чему, — поскучнела помощница по хозяйству.

— А ему к чему? Глупости! В общем, я тебя жду завтра утром. Тогда и поговорим.

Вера положила трубку.

— Веруша, — грустно сказал ей Ситников, — а жизнь-то прошла… И граната не разорвалась… Все не то, не то…

Жена стала растирать волосы полотенцем.

— Какая еще граната?

— Лимонка… А должна была взорваться… В банке…

Вера посмотрела на мужа внимательно:

— Возьми себя в руки, Ситников. И не страдай из-за нефти. Пролетел с черным золотом — найдешь желтое, настоящее. Надежда умирает последней.

— Я хотел умереть… Я должен был умереть… — пробормотал Дмитрий.