Цена ошибки
Шрифт:
«А все ли с ним в порядке? — испуганно подумала Вера. — Были у меня знакомые психиатры… Надо порыться в записной книжке… То нефть, то гранаты… Навязчивые идеи…»
— Помнишь, ты меня на той неделе посылала в банк? Заплатить за квартиру и телефон? — бормотал Дмитрий.
Вера кивнула. Действительно, посылала. А дискутировать с сумасшедшими нельзя, возражать им опасно.
— И вот когда я там был, туда ворвалась вооруженная банда. Один из бандитов кинул в центр зала гранату. Лимонку… Люди все сбились в кучу, испугались, понятно… Каждый вспоминал лучшие минуты жизни… Я родителей вспомнил, тебя с Лялькой… Еще армию почему-то… И все не то, не то…
Вот оно, вредное
— И я тогда кинулся на гранату и накрыл ее своим телом. Зачем? Ну, я все-таки бывший военный… И понял в долю секунды, что в таком случае жертв будет гораздо меньше, возможно, вообще только одна… В противном — погибнут почти все, кто в банке. Я сознательно выбрал смерть… Я знал, на что иду.
Муж явно замонотонился. «Кому позвонить? — судорожно размышляла Вера. — Тут нужна хорошая клиника… И срочно колоть успокоительные…»
— Но граната что-то не взрывалась, — продолжал Ситников. — А тут подоспела милиция, сотрудники банка, видно, вызвали, и повязала банду. Граната никак не взрывалась… Тогда я встал. Вокруг уже стояли эксперты. И выяснилось, что граната учебная. Чисто психологическое оружие, ею просто хотели всех припугнуть. — Дмитрий ненадолго замолчал. — Но я не знал об этом, не догадывался… Я на сто процентов был готов к смерти. На меня смотрели с восхищением… Но финал, вроде бы благополучный, смахивал на фарс. Парадокс… И не то, не то… Люди вокруг стали ухмыляться. Я казался им смешным, забавным, даже глупым, хотя, с другой стороны, почти герой… Да… Герой я или нет? Сознательно решил пожертвовать собой ради других… Но все кончилось отнюдь не героически, а по-дурацки… Да… По-дурацки…
Вера молча слушала, крепко сжимая мокрое полотенце.
— Все кончилось хорошо… Наверное… Но мне потом, позже, когда уже все отошли от шока, стало почему-то очень тяжело… И особенно задумчиво… Все не то, не то… Веруша, я осмыслил ситуацию… Я остался жив, хотя на это не рассчитывал. Я тогда, в тот момент, об этом совсем не думал — не до того было. Я поддался высокому порыву. Геройскому, да? Но позже… Позже больно ударило по башке время раздумий… Я шел по нашему вечернему двору… Вопили дети, передаивались собаки, въезжали машины… Сама ведь жизнь располагает к размышлениям, да?… Я чуть не отдал жизнь ради людей. А какие они, эти люди? Ради кого я отдавал себя? Во дворе восседали на скамейках наши вечные бабки-сплетницы, накрашенные девицы… На одной лавочке расселась гоп-компания, обкуренная, пуляющая матом через два слова на третье. Эти пацаны со ржачкой рассказывали о том, как исколотили ногами человека просто за то, что он как-то не так на них посмотрел. И я задумался по новой… Тут, наверное, надо ставить точку — конечно, нет ответа на мой вопрос… Ни туда ни сюда. Но вот не выходит из башки… Никуда не денешься от проклятых мыслей… И все не то, не то…
— Если бы все всегда думали, ради кого и зачем, никаких бы подвигов никто не совершал, — сказала Вера и встряхнула сырое полотенце. — На смерть идут без размышлений. А задумался — значит, остановился… Почему ты мне не рассказал об этому сразу?
— Стыдно было, — ответил Ситников.
Несмотря на все дикие подростковые выходки, вырос сын действительно мягким. Как предсказывала Майя и предполагал Игорь.
— Шляпы! — презрительно отзывалась о своей семье Майя. — Шляпа-сын и шляпа-папа!
— Но вообще-то уж лучше шляпа, чем хитрый эгоист, — однажды ответил ей Игорь.
Майя одарила его насмешливым взглядом, но ответом не удостоила.
В восемнадцать лет Антон вдруг объявил отцу, что намерен жениться.
— Опля… Ну, приводи невесту. Устроим смотрины. А где ты с ней познакомился? Вы вместе учитесь?
Антон покачал головой:
— Нет. Мы столкнулись на катке. Она на меня случайно налетела. Здорово гоняет, по-мужски. Мне понравилось. Девушка-тайфун! Ну, прикадрился… Она с подружкой была. Потом мы выпили легкого вина. Она еще катается на сноуборде и лихачит на мотоцикле. Вообще себя ведет как парень. Такое впечатление, что она — ошибка природы… Это ясно-понятно.
Сын задумчиво замолчал.
В субботу он привел эту ошибку — худую девушку в джинсах со множеством непродуманных ремней и карманов, даже на коленях, в короткой куртке, с длинным шарфиком вокруг шеи. Шерстяная шапка залихватски была заломлена на ухо. Не очень улыбчивая, невеста смотрела твердо, в упор.
Игорь обратил внимание на ее тяжелый подбородок, словно взятый с чужого лица и с ненавистью утяжелявший это девичье личико. Будто не прощал ему худобы и миловидности.
«Мисс боевитость, — подумал Игорь. — И жесткость заодно. Ох, нагреется парень! Мало ему моего примера. Хотя… Хотя до сих пор неясно, насколько отчетливы для него подробности наших отношений с Майей…»
Девушка с тяжелым подбородком смотрела исподлобья.
— Меня зовут Эмилия, — внезапно визгливо представилась она. — Эмилия Зяблицева.
Как мало в ней от ее мелодичного и женственного имени, подумал Лазарев-старший.
Гостья внезапно зацепилась за коврик, споткнулась и вполголоса смачно выматюгалась. Ходила она как-то витиевато, извиваясь на ходу, словно постоянно кривляясь.
Игорь переглянулся с женой. Антон весело расхохотался:
— Я говорил тебе, герр профессор, что это непростая девушка.
— Замысловатая? — спросил Лазарев, стараясь настроить себя на доброжелательный лад.
К мату он относился неважно, иногда нетерпимо и отрицательно. А в операционных нередко стоял сплошной мат. Мода такая. И кто, когда завел и утвердил подобный непорядок? Даже старый интеллигент Долинский и тот нередко позволял себе грубо разрядиться.
Игорь всегда брезгливо морщился, заслышав такое, хотя в последние годы приучил себя не реагировать, словно не слышать, чтобы, в свою очередь, не привлекать к себе дополнительного ненужного внимания. Быть белой вороной прискучило. Утомительная должность. Надоедливая.
— Это симптом! — издевался над ним Сазонов. — А может, у тебя избыток гордости? Так это грех! Тебе просто нравится любоваться собой: вот, мол, я какой правильный и чистый! Честь тебе и хвала! Однако я должен тебя серьезно предупредить: чем примитивнее человек, тем более высокого он о себе мнения. Это правда-истина.
Игорь вспомнил, как Гошка всегда называл Веру.
— Кудреватая у тебя девушка, — задумчиво повторял он. — Чересчур кудреватая… Не по чину. Я ей недавно рассказал, что есть такой естественно-биологический институт, от которого никто еще не осмелился сделать аббревиатуру. Так эта кудреватая секунду поразмышляла и преспокойно выпалила без тени улыбки: «А почему нельзя? ЕБИ!» Я говорю: «Нуда. Именно. До тебя не дошло, что ты ляпнула?» Она еще несколько секунд вроде как думала, а потом, кажется, спохватилась: «А, да. Точно…» Настоящий тупизм! Такая эмоционально пустая интонация… Этот тон говорил об одном — девица просто мне поддакнула, толком ничего не поняв. И вот я до сих пор думаю: она у тебя совсем дура? Или столь чиста, что по сей день витает в облаках? Очень странный случай при любом из двух раскладов. С таким я еще не встречался.