Цена ошибки
Шрифт:
Жена продолжала существовать рядом безмолвной тайной.
И эта тайна в последнее время стала все больше и больше тревожить и раздражать Ситникова.
Майя вошла утром на кухню с особенным выражением лица. Игорь оторвался от тарелки.
— Игорь, — сказал жена, — о тебе много пишут и говорят…
С ней трудно было не согласиться.
— А вот теперь стали писать и говорить, что вы там убиваете людей, чтобы забрать у них органы для пересадки… Это правда? Я живу с убийцей? А я и не подозревала. — И Майя уставилась
— Ты не знаешь, с кем столько лет прожила?! — вскипел Лазарев. — Не знаешь?!
— Между прочим, жена Чикатило тоже не догадывалась, что он убийца! — заявила Майя.
Игорь ошеломленно смотрел на нее. Это правда?! Все происходит всерьез на самом деле?! Его сравнили с Чикатило?! И кто… Его собственная жена…
Однажды Сазонов бросил такую фразу, имея в виду Майю:
— В жизни нередко физическое уродство становится уродством души. И вообще, если животное лает, как собака, кусается, как собака, и выглядит, как собака — оно и есть собака.
Тогда Игорь обиделся на него. Но сегодня…
— Ты… это всерьез?… — прошептал он.
— Конечно! — заявила Майя. — Я прекрасно знаю, что сейчас вы все делаете левые операции, не проводите их через кассу института, а кладете деньги в карман. Левачат все хирурги и вообще любые врачи. У меня знакомая так вырезала недавно атерому. В конце концов, больному безразлично, кому платить, лишь бы все прошло удачно. Но ты манипулируешь с донорскими органами! Это уже высший пилотаж!
И тогда Лазарев схватил со стола пустой кофейник и занес его над головой жены… Вбежавший сын перехватил его руку:
— Папахен, уймись! Никто тебя ни в чем не подозревает! Это вообще чушь! Мало ли что пишут и говорят…
— А… сын? — осторожно спросила жена Долинского.
Игорь улыбнулся:
— Антон остался со мной. Мы теперь хозяйничаем вдвоем, по-мужски. Знаете, каждый раз, когда я еду на работу, встречаю неподалеку от института одного и того же человека-обрубка. У него нет обеих ног до самого паха, а руки искривлены. Я ему обычно подаю. Но каждый раз, видя его, невольно думаю одно и то же: и мы, неблагодарные свиньи, еще иногда находим в себе наглость сетовать на свою судьбу! Мы, у которых есть две ноги и две руки!..
Долинский печально кивнул. Когда его жена ушла на кухню мыть посуду, старик проницательно глянул на бывшего ученика:
— А теперь расскажи, голубчик, что тебя привело ко мне. Ведь не просто так…
Вновь застыдившийся, побагровевший Игорь уткнулся глазами в пол.
— Не просто… Мне нужно найти Веру… Резьбу сорвало, как говорит Сазонов…
Долинский даже не удивился. Зажег настольную лампу. Уже стемнело, а верхний свет он включать не захотел — не любил. Намучился столько лет в ярко освещенных, ослепляющих операционных.
— Веру? Это Кудреватову, что ли? Лазарев молча кивнул.
— Веру… — задумчиво повторил старый хирург. — А я так никогда и не сумел понять, как ни старался, почему вы с ней тогда расстались. Это выглядело так странно, голубчик,
Игорь молчал, мрачно изучая узоры ковра на полу. Он давно отметил, что ему, да и всем, наверное, бывает неловко смотреть в глаза тем людям, кто хуже его, и тем, которые гораздо лучше.
Да, эта его защита… Эта карьера, будь она неладна… Эта слава…
В память впечатался фуршет по поводу защиты. Тосты говорили в основном видные, маститые медики. И Долинский тоже весело чествовал своего ученика. Потом вызвался сказать тостик Гошка Сазонов. Игорь опрометью подлетел с перекошенным лицом к другу-приятелю и сказал ему на ухо жестким шепотом:
— Георгий, ни слова лишнего! Понял? Говори только про мою научную работу!
Тот клятвенно пообещал. И торжественно начал:
— Игорь — не карьерист и не книжный червь, он писал диссертацию не для галочки. Он сделал реальное открытие в области трансплантации, которое будет помогать людям! И в жизни он самый живой человек! Как он ведет к костру милых дам, когда мы приезжаем на шашлыки!..
Гошка приметил, что Игорь начал бурно жестикулировать: типа очень здорово, но пора закругляться. Но упрямо продолжал:
— Он занимается спортом!..
Лазарев еще активнее закивал другу-приятелю и замахал в смысле хватит, достаточно!.. Сазонов притворился — не понимаю причины этого махания.
— Он много читает, любит театр, музыку!.. Особенно скрипичную!
Игорь семафорил совершенно неистово: хватит, хватит, умоляю!
Гошка нехотя закруглился.
Потом, когда все уже потихоньку начали разбредаться по домам, Игорь подошел к другу-приятелю.
— Я понимаю, ты от души говорил, но пойми: узнают в клинике, что я еще кроме работы позволяю себе заниматься посторонними вещами, увлекаюсь спортом и театром, да еще шашлыки с дамами! Их-то ты зачем припутал? Эти медики мгновенно начнут меня пилить, что я мало времени уделяю медицине, станут дуться. Та же Октябрина, например. Уж лучше в таких случаях тебе просто молча сидеть и внимать!
Гошка недовольно возразил:
— Ну да, как же! Тогда скажут: этот Сазонов, лучший друг, он что, двух слов связать не может? Чего все время молчит?
— Так ты ведь не блондинка! — вспылил Лазарев. — Ну и сидел бы себе молча, но с одухотворенным выражением лица!
После защиты Лазарев впервые задумался о самом главном: если ты хочешь что-либо обнародовать, следует подходить к этому как можно осмотрительнее. Никто ведь тебя не принуждает делать открытие, но если то, что тебе кажется новым, на поверку окажется ерундой, ты неизбежно будешь обсмеян. Поэтому стоит подождать и хорошенько все обдумать, прежде чем заявлять о научном открытии.