Цена времени. Книга 4
Шрифт:
— Ну что ж, спасибо, — Усмехнулся я. — А умельцу тому выпиши премию за труды и предложи отдельное место для работы. — Датчанин согласно раскланялся и удалился обратно к своим стекольщикам.
Я еще пол часа суетился в плавильне, активно участвуя в этом нелегком занятии: работал тяжелыми мехами, загружал в печь руду и тут же, надев толстые перчатки, выплавлял из нее чистый металл. Рабочие на всех мануфактурах давно уже привыкли к тому, что я регулярно работаю наравне с ними. Поначалу я старался избегать подобного. Нет, не потому, что не любил тяжелый труд. Просто боялся, что народ не поймет. Однако, как оказалось,
Я как минимум по часу в день пропадал на разных производствах: то кроил и шил мундиры для армии, то вставал на место рядового сборщика и монотонно вкручивал пружины в спусковые механизмы будущих ружей, а то и вовсе отбрасывал всякую брезгливость и, разгрузив партию «натуральной» селитры, или попросту человеческой урины, вникал в производство из нее пороха. А делал я все это не только для того, чтобы подбодрить простых работяг, но и чтобы по-настоящему вникнуть в каждую сферу деятельности. Чтобы понять, как можно сделать лучше, качественнее, больше или быстрее. Чтобы оценить, сколько может заработать простой сборщик, самый неквалифицированный рабочий на мануфактуре и уже отталкиваясь от этого что-то менять.
И менять действительно получалось. Например, теперь сборщики получают не сдельную зарплату, как раньше, а фиксированную. А чтобы не разводилось халявщиков, желающих получать деньги просто так, сидя на месте, к каждому цеху был приставлен смотритель, который сначала предупреждал, а после и увольнял самых хитрых. Ведь желающих работать на мануфактурах с каждым днем все больше, замену найти не сложно. Впрочем, кузнечный цех, где работали уже реально умеющие ребята, под раздачу не попал. Банально потому, что кузнецов у нас до сих пор катастрофически не хватает и увольнять их направо и налево было бы невыгодно.
Я вышел из плавильни весь красный и горячий и умылся водой из бадьи. Да уж, отнюдь не легкий труд у плавильщиков. Надо бы им зарплату чуть приподнять за такое. Как раз с очередной партии арбалетов, ушедших в Европу, получилось выручить значительный капитал. С этими мыслями я стоял, попросту любуясь на стены детинца. Большим красным монолитом они возвышались над небольшими строениями, вызывая смешанные чувства ужаса и восторга. Вдруг со стороны второй стены раздался приглушенный цокот подкованных копыт о новенькую каменную дорогу. Всадник шел неспешно, с восторженной улыбкой осматриваясь по сторонам. Не узнать славного немецкого рыцаря в сверкающем на солнце нагруднике было просто невозможно. Генрих фон Майер, щурясь от яркого летнего светила, мерно ехал в мою сторону, явно заметив меня раньше, чем я заметил его.
— Виват славному князю! — Генрих со звоном ударил по нагруднику, приветствуя меня.
— Ну здорово, шурин! — Усмехнулся я. Майер ловко слез с коня, звякнув шпорами и, бесцеремонно пожав мне руку, крепко обнял. Впрочем, я тоже не был настроен на светский прием, а потому, рассмеявшись, похлопал друга по плечу.
— А ты, я смотрю, все созидаешь? — Кивнул он на мой испачканный углем фартук.
— Роль творца пока не примеряю. — Отшутился я. — Ты лучше расскажи, как у тебя дела? — Мы, не замечая окружения, медленно побрели в сторону детинца. — Как все прошло?
— Все замечательно, друг мой, — С гордостью
— А что крестьяне? — Спросил я.
— Да все как всегда. — Пожал плечами Генрих. Власть твою приняли, многие хотели с нами пойти, помещиков бить. Ну мы им как всегда все разъяснили, избрали наместника, определили подати по дворам. В общем, все тихо.
— Потерь нет? — Уточнил я, хотя ответ мне был известен.
— Да какой там, — Отмахнулся Майер. — Эти деревенщины как слитный залп лицом поймали, так и дали деру. Ну большинство, знамо дело, сдались.
— То есть, все как всегда прошло отлично?
— По-другому и не скажешь, — С гордостью заявил Майер. — Рота сейчас в городе, я их на три дня по домам отпустил.
— Правильно, — Одобрил я. — После месяца в походе можно было и побольше отдыха им дать. — Кстати, о добровольцах, — Нехотя завел разговор я.
— Все же хочешь селянам ружья выдавать? — Понимающе, но с некоторым скептицизмом протянул Генрих.
— У нас нет вариантов, — Пожал я плечами. — Нет, конечно можно из горожан еще пару тысяч набрать. Вот только кто тогда на фактурах будет работать? Дети да старики?
— И то верно, — Хмыкнул мой шурин. Селяне ведь даже право от лева не отличают.
— Это решаемо, друг мой, — Сказал я, вспоминая, как эту проблему решал Петр первый. — Главное, чтобы они отличали сено от соломы. — Майер явно не понял аналогии, но все же доверчиво кивнул.
— Как там Анна? — Сменил тему он.
— Все прекрасно. — Улыбнулся я. — А ты сомневаешься?
— Не я, — Разом нахмурился он, — Мама.
— Так чего она не навестит ее? — В который раз удивился я ее упрямости. — Вроде пол версты пройти всего.
— Ты же знаешь, она на Софийскую сторону носа не сунет. — Напомнил Генрих о консервативных и русофобных взглядах своей матери. — Будь ее воля, она бы осталась в Кельне.
— Нельзя строить светлое будущее, живя в темном прошлом, — Осуждающе покачал головой я.
— Прошлое уходит раньше, — С какой-то странной, почти без сожаления, интонацией озвучил Генрих вроде бы очевидную истину.
Глава 7. «Посольство»
12 августа 1506 года. Новгород
.
Молодой дипломат, официальный посол и, по совместительству, барон Ливонского ордена, Иоганн фон Русдорф, сидя в своей карете, никак не мог оторваться от квадратного окошка, в котором ему открылся вид на большой город. Проживший большую часть своей жизни в Риге, убежденный католик и представить себе не мог, что где-то за пределами истинно верного, по его мнению, христианского мира, может быть нечто подобное. Конечно, архитектура города зачастую уступала своими изысками Рижским каменным строениям, однако Иогана восхитили отнюдь не приземистые русские избы посада за первой линией где-то деревянных, но в основном все же каменных стен. После грязных улочек прибалтийских городов и замков, которые дипломат знает наизусть и не менее грязных дорог Псковского княжества, через который пролегал путь всего немногочисленного посольства, Новгород прямо-таки сиял в глазах ливонского посла невиданной чистотой и убранством.