Цена времени. Книга 4
Шрифт:
Иоганн, наконец найдя в себе силы оторваться от окна кареты, с горящими глазами прильнул к уху переводчика, чтобы тот скорее донес его вопрос до сидящего с ними в карете местного жителя, который, за некоторую плату, согласился поехать с ними, отвечая на их вопросы.
— Герр Русдорф иметь вопрос. — Непринужденно начал преклонных лет переводчик и капитан личного охранения важного посла в Новгород. — Почему в этом городе все есть так, — Он задумался, подбирая нужное слово. — Чисто? Нет запахов почему? — Коверкая до невозможного слова наконец закончил хмурый маршал ордена.
— Так что ж тут дивиться то? — Усмехнулся одетый
Горожанин помахал рукой двум мужчинам с короткими копьями за спиной и небольшими деревянными дубинками на поясе. Кроме того, Иогана смутили ярко красные повязки на их плечах.
— Так вот они того негодяя под руки возьмут, да виру большую взыщут. А ежели тот чего пострашней натворит, так и на каторгу могут сослать. — Переводчик стал неспешно, подбирая слова, разъяснять послу все, что сказал местный. Дослушав, Иоганн мечтательно улыбнулся, дернул щекой и, буркнув себе под нос что-то вроде: «Нужно доложить магистру» — Стал судорожно записывать что-то на жестком листе бумаге. Вдруг он прервался, как будто его что-то осенило. Он вновь зашептал что-то на ухо переводчику, а тот уже привычно вслушивался в его речь с нейтральной физиономией.
— И это есть, — Маршал брезгливо кивнул в сторону удаляющихся полицейских. — Воины князя Новгорода? — Горожанин издал неопределенный звук удивления, смешанного со смехом, как бы намекая на неразумность высказывания невежественного немца и снисходительно отвел глаза.
— Господин, да что ж вы мелете то? — Усмехнулся он. — Маршал с бароном переглянулись, не понимая, с чем связана такая реакция на, казалось бы, обычный вопрос. — Это ж городовые! Князь наш их из бывших полковых набрал, да из дворян и вотчинников, которые его воле противиться не стали. Они почитай что город и не покидают. То пожары заливают, то колодцы роют. Но в основном, конечно, порядок да убранство города сохраняют. За то и свой кошт от государя имеют, порой не хуже, чем фактурные рабочие.
Услышав знакомое, происходящее от латинского, слово «фактура», барон, до того внимательно рассматривающий тянущуюся к небу белоснежную православную часовню, встрепенулся и с особым интересном выслушал перевод столь же заинтригованного маршала-переводчика.
— Мы правильно понимать, — Подбирая слова и коверкая ударения, вновь заговорил помощник барона. — Что эти вот «фактуры», это есть место… Ремесла?
— Ну на вроде того, — Пожал плечами горожанин. — Я сам на обувной фактуре работаю, подошвы выделываю для сапог да башмаков. Работка вельми добрая, не пыльная, да платят по божески. — Рабочий говорил, а маршал, стараясь не подавать вида, тщательно скрывал свое изумление: как это так — в Новгороде, который всегда пушнину да мед в Европу вез, вдруг появились мануфактуры? Ведь они не во всех германских княжествах есть! Да и там, если повезет, по одной на крупный город.
— И много в Новгороде мануфактур? Мы суметь взглянуть на них до того, как явиться ко двору князя? — Отводя взгляд, как бы заинтересовавшись
— Ежели больших, на сотню и более рабочих, то пол дюжины авось и будет. А мелких разночинных фактур за второй стеной столько, сколь и не сосчитать. Токмо вы, господа, не на все взглянуть сумеете. Ежели на обувную, так то конечно. А вот на ружейную, к примеру, вас едва ли кто пропустит. Туда ведь только рабочим да государевым людям проход есть.
Вдруг спереди послышался слитный топот множества ног. Барон выглянул в окно. Навстречу им, под бой барабанов, по ровной каменной мостовой серым монолитом маршировали строевым шагом солдаты Новгородского полка. Конечно, никто в посольстве точно не знал, кто именно это такие. Всем было ясно лишь то, что профессия этих людей тесно связана с военным делом. Однако барон узнал в их оружии нечто, похожее на мушкет. Оружие, которое с каждым годом набирает популярность и к которому в Ливонии также проявляют интерес. Сам Иоганн, отдав Ганзейскому купцу пол сотни золотых гульденов, сумел обзавестись собственным образцом этого оружия.
Впрочем, оружие, которое нес с собой каждый из более чем сотни воинов, лишь общими чертами напоминало Русдорфу тот самый тяжелый и громоздкий мушкет, который остался в его замке в Ливонии. Когда солдаты проходили мимо кареты, Иоганн также подметил необычную конструкцию спуска, которая, впрочем, так и осталась для него непонятной. Вместо же пороховницы, которую обычно носят с собой мушкетеры, эти солдаты, как понял прозорливый феодал, использовали небольшие бумажные свертки, связка с которыми у каждого была перекинута через грудь.
— А это, я понимать, есть уже армия? — Не отрываясь от красиво шагающих нога в ногу бойцов спросил маршал.
— А то ж! — Горделиво, так, как будто это лично его сотня, воскликнул горожанин. — Одна из рот полка Новгородского! Правда, они сейчас без пушек от чего-то идут. Но то мне не ведомо, от чего оно так. Обычно ведь ежели рота какая на учения идет, то свои две пушки с собой берут, да пороха с ядрами целую телегу. Я однажды в кабаке общался с одним из воев рядовых, так он говорил, дескать на учениях их порой такой дым да запах пороховой от постоянной пальбы, что дальше носа своего не видно, а сам нос от сего дыма жжет нещадно, коли дышишь им. — Разговорчивый горожанин входил во вкус и, не скупясь на эпитеты, описывал и солдат, и артиллерию и то, как эти самые «роты», неизвестные ни барону, ни маршалу, браво бьют всех татей и злых помещиков, не желающих давать свободу крестьянам.
— Так ваш князь хотеть всем дать свободу? — Не дожидаясь висящего в воздухе вопроса Иогана, спросил переводчик.
— Верно, — Без сомнения кивнул горожанин. — Раньше ж ведь как было? Коли крестьянин от помещика уйти хочет, то ему надо было Юрьева дня ждать, да пожилое платить, порой неподъемное. А помещики, хоть по правде то трогать крестьянина не могут, на деле, как бают, раньше то и дело самосуд учиняли. А государь их всех махом на рудники согнал, а вельми жестоких на месте расстреливал. Ну, ежели конечно раньше крестьян до него добирался. — И вновь оба собеседника замолчали, обдумывая услышанное и глупо хлопая глазами, а Иоганн лишь снова тихо произнес: