Цена
Шрифт:
Ничего себе, какая девочка, как она Аиду встряхнула! Хотя и моя заслуга в этом тоже есть. Историей о Жанне я ее здорово растормошил.
– Теперь вы меня, Аида, послушайте, на самом деле все не так страшно, тысячи лет тысячи людей жили без всякого просветления, кто-то лучше, кто-то хуже. Выполняли свои примитивные задачи выживания, как вы говорите, продолжали род человеческий, даже не задумываясь, есть ли смысл в этом продолжении. И так может быть еще тысячи лет. Мы не знаем, какова задача человечества, у нас есть только предположения. С этим надо смириться. Но есть нечто, что зависит от каждого человека в отдельности. Есть одна задача, которая, может быть, не решает задачи всего человечества, хотя, бог его знает, может, и решает… Задача эта в том, чтобы реализовать
Каждому человеку, такому, каков он есть, со всем своим набором личностных качеств, необходимо посвятить свою жизнь тому, чтобы реализовать все эти качества, все свои способности и дарования. По крайней мере попробовать это сделать. Не бояться, не прятаться, а делать! Искать, страдать, учиться, обламываться и снова искать. Да, можно не заморачиваться, можно реально проспать всю жизнь, можно писать статьи о заводах и металлоконструкциях, получать за это деньги, пропивать их и снова писать какую-нибудь лабуду. К концу жизни окончательно одеревенеть, потерять чувства и разум, скончаться от тяжелой и продолжительной болезни… Этот выбор делают тысячи людей. И пусть. Наверное, невозможно требовать от каждого человека, чтобы он все бросил и начал искать себя, свое место, и стал счастливым оттого, что может всего себя раскрыть и существовать в этом мире гармонично. Потому что поиск дело долгое, трудное, особенно если ты от своего пути ушел очень далеко, понимаете?
– Да, – Аида вздохнула. – Понимаю. И получается, что среди тысяч людей находятся люди, которые вдруг в момент несчастья просыпаются и начинают поиск? И, например, приходят к вам, и вы можете их направить дальше? Так?
– Да, ко мне, или к священнику, или еще куда, главное, пусть идут и пусть ищут. Другое дело, что к экстрасенсам люди чаще всего приходят для того, чтобы он помог, вот так, сиюминутно, развел проблему, заговорил, пошептал, поколдовал – терминов много. И в этом есть большая опасность и для людей, и для самих экстрасенсов. Потому что всякая беда, как и болезнь, начинается задолго до того, как проявится во всей красе, понимаете? Не в один момент что-то случается, даже автокатастрофа. Вернее, сама автокатастрофа случается в один момент, а участники ее свой маршрут в точку столкновения задолго до катастрофы начинают прокладывать.
– Получается, каждый шаг важен, каждое слово? – Аида была воплощение внимания.
– По идее, да.
– Но ведь это невозможно, Жан, чего вы хотите от людей? Как это может быть? Отдавать себе отчет в каждой мысли, может быть?!
– А вот это, Аида, в самую точку! Именно, каждой мысли, – я недоверчиво посмотрел на нее. – Аида, ведь об этом пишут столько книг, и все об этом говорят, и столько тренингов и направлений психологических про это. Разве не привычным стало за чашкой кофе об осознанности поговорить? Вы же так возмущаетесь, словно слышите об этом в первый раз.
Аида пожала плечами:
– Я не хожу на тренинги и к психологам, у меня есть один приятель, который медитирует и хочет просветлиться, но как-то его путь у меня доверия не вызывает, да и он особо счастливым человеком не выглядит. Более того, мне кажется, он сейчас гораздо дальше от себя настоящего, чем десять лет назад, когда пытался понять смысл жизнь.
Я ведь на самом деле та самая примитивная самка, которой надо плодиться и размножаться, а для этого найти подходящего партнера. Хочу быть успешной, известной и обеспеченной. За статью о вас взялась по заказу редакции и еще потому, что была та история с Жанной, мне важно было разобраться. Но теперь, после разговора с вами, и еще с этой девушкой, а она ведь младше меня, во мне что-то изменилось. Словно я заглянула куда-то и теперь не могу остановиться, надо не просто смотреть, надо идти…
– Вы, наверное, бросите в меня сейчас тарелкой, но я скажу вам, Аида, что вы неслучайно променяли свои металлоконструкции на меня и мои способности.
Аида посмотрела на меня, и вдруг улыбнулась:
– Вполне может быть. Да, давайте вашу версию про девушку, все-таки эксперимент я доведу до конца, я должна сдать статью.
– С девушкой все просто и все очень сложно одновременно. Она не по своей
Смотрите, она себе не хозяйка, и помочь ей уже нельзя. Тем или иным способом, но она уйдет из этого мира совсем скоро, или умрет трагически, или сойдет с ума, или заболеет тяжелой неизлечимой болезнью. Дар, который в ней, он ее личность подавляет, будете с ней говорить, расспросите о настроении, про желания, про цели. В ответ услышите такие слова, как равнодушие, бесцельность, бессмысленность и пустота. И это будет говорить очень молодая девушка. Точно на сто процентов в ее семье есть большие проблемы, не поддающиеся объяснению болезни, расставания, разрушенные надежды. Прежде чем она умрет, та сущность, что командует ею, хорошенько напитается страданиями этой девушки и окружающих ее людей, поэтому не становитесь ее подругой, чтобы не попасть под раздачу. В момент смерти этой девушки, так как она неосознанно носит в себе этот дар и передать его по согласию она не сможет, сущность перейдет в того, кого уже присмотрела, с кем у девушки есть тесная связь. Наверняка, интуитивно девушка почти перестала общаться со своими родными, от подруг тоже отдалилась, но в ее жизни точно есть кто-то, кто ей дорог. Вот этот человек под угрозой.
Мы расстались вполне дружелюбно и договорились о следующей встрече, на которую Аида должна была принести статью на проверку.
Яна открыла дверь квартиры, тихо зашла в прихожую и прислушалась. Тишина, кажется, дома никого нет. Она собиралась прошмыгнуть в их с матерью комнату, но в дверях кухни появилась Марьям. Она пусто посмотрела на Яну, и это было в первый раз, когда она так отреагировала на ее возвращение. Янка насторожилась, пусть ее уже давно не интересовали семейные дела, ее любовь к родным атрофировалась так же, как и интерес к их жизни, но беспокойство матери о ней было ей важно. Это была единственная веревочка, которая привязывала Янку к этой реальности и не давала ей упорхнуть, улететь, раствориться, растаять во мраке. И вот мать стоит, словно снежная баба, на лице ноль эмоций, и она смотрит на Янку как на кошку, которая пришла, но с тем же успехом могла и не приходить, невелика потеря.
– Мам, ты в порядке? – Янка даже не успела сообразить, что первая начала диалог с матерью. Марьям посмотрела на Янку равнодушно и спросила:
– Есть хочешь?
Они зашли на кухню, мать поставила перед дочерью тарелку с пловом и села напротив.
– Мам, что случилось? Богданчику хуже стало? Или на работе что? – Яна сама себя не узнавала.
– Устала я очень, Яна, все думаю, зачем я живу, зачем я жила, и что будет дальше. Сорок тысяч надо найти Богдану на операцию, Тимур сам не свой ходит, он же в лепешку разобьется, чтобы деньги найти, а врачи пятьдесят процентов дают на успех операции. А потом тащить эти долги и кредиты сколько лет придется? Мне надо решение принять, выбор сделать, а я не могу, страшно. Откажусь от операции, а вдруг она помогла бы Богданчику? И ты вот, сердце о тебе болит, куда ты идешь, как ты живешь, я не знаю, но о тебе даже больше чем о Богдане беспокоюсь, – Марьям заплакала.
Янка положила вилку:
– Мам, ты обо мне не думай, ты обо мне вообще забудь, я уйду от вас. За все, что происходит, бабке надо спасибо сказать, да и тебе тоже. Ты прости, но не может человек всегда жертвой быть, иногда и подраться надо.
Янка вышла из кухни, даже не взглянув на мать. Все, пора, надо уходить навсегда: «А бабка, черт бы с ней, оптимисткой была, до седьмого колена прокляла. Какое тут седьмое, на первом все кончится». Она зашла в комнату Богданчика и Тимура, погладила подушку на кровати Богдана, Тимуру положила на стол брелок с ключами от дома. Брелок ей привезла из Лондона мать Алинки, когда-то лучшей подружки, и Тиме очень он нравился. Это был кельтский крест, довольно крупный, тяжелый и Янка подумала про то, что «каждому свой крест нести».